Лариса Евгеньева - Лягушка (Повесть и рассказы)

— А я привыкла спать до самого звонка, — с нажимом сказала Эля, — и не трястись от холода, как собачий хвост!

— Вставай, вместе зарядку будем делать. Сразу согреешься!

— Да ты что, сумасшедшая?! Закрой форточку! Я замерзла, тебе говорю!

Шлепая по паркету босыми ногами, Кира взяла одеяло со своей постели и укрыла Элю.

От холода Эля уже не просыпалась. Ее будил звонок, в комнате было свежо, а поверх ее одеяла теперь всегда лежало Кирино. И это был второй случай, когда Эле не удалось настоять на своем.

Кроме того, некоторые занятия, с тех пор как в комнате поселилась сестра, потеряли для Эли всякое удовольствие. Например, по воскресеньям Эля любила, встав попозже, сесть перед зеркалом и заняться собой. Это значило: сначала взять щетку и долго расчесывать волосы, пока они не начнут потрескивать; затем счесать их налево; полюбовавшись, опять направо; перемерить штук пять заколок; потом, приблизив вплотную к зеркалу лицо, внимательно разглядывать: вот здесь, кажется, пятнышко… а здесь морщинка — в ее-то годы! Потом… Впрочем, затем обычно раздавался призыв матери:

— Эля, завтракать!

Но настроение уже успевало установиться на высокой отметке, чтобы не спускаться оттуда целый день. Ну а теперь? Теперь все это выглядело бы, безусловно, глупым. Есть вещи, которые человек может позволить себе только наедине.

Распахивать перед сестрой шкаф и хвалиться нарядами, как когда-то мечталось, у Эли не было ни малейшего желания. Хвалиться интересно тогда, когда восхищаются. Кира восхищаться не будет, Эля в этом была почему-то уверена. Разве что похвалит разик для приличия. О том же, чтобы давать ей поносить свои платья, и речи быть не могло! Эля уже имела удовольствие, хватит. На своем собственном дне рождения.

Эля дала тогда Кире свое красное платье — вполне приличное, но отчего-то нелюбимое. Конечно, Эля видела, что Кире к лицу это платье, однако не настолько же к лицу, чтобы напрочь затмить ее, Элю, чей голубой костюм был во много раз лучше?! И в то время как Кира отплясывала танец за танцем, Эля должна была кусать губы, сидя в углу!

Однако Эля забыла одну деталь: для нее в этой ситуации не было ничего неприятного или неожиданного, просто с появлением Киры все как бы перевернулось другой стороной. Дело в том, что Эля вовсе не считала, будто она должна танцевать со всеми. Наоборот, ее партнерами могли быть очень немногие. Танцевать с Элей имел право красавчик Шамраев, надежда учителей и гордость класса, и чуть-чуть Сериков. С Наренковым, которого всегда приглашали вместе с Шамраевым, поскольку они были неразлейвода, Эля бы танцевать не пошла, да он и сам не осмелился бы ее пригласить. Тем более с Ваксмахером, который приносил потрясающие диски, однако, танцуя, по-бараньи нагибал голову прямо в пол и при каждом шаге наступал на ногу партнерше.

Обычно на праздники к Эле, кроме этих ребят, приходила еще Зайцева, ее Заяц, и близнецы Вера с Аней, жившие этажом ниже. Эля называла их дворовыми подружками. Заяц — школьная, а они — дворовые.

Заяц, как всегда, появилась в школьной форме, а из-под формы выглядывали спортивные шаровары по случаю мороза. Заяц нажимала на бутерброды и пирожные, дула лимонад, в качестве же партнерши была полным нулем: почему-то дорогую Элину подружку сам факт, что она должна танцевать вдвоем с мальчиком, приводил в невероятно смешливое настроение. Она дурачилась, корчила рожи и хохотала как ненормальная.

Аня и Вера тоже почти не танцевали. Попав к Эле, они прилипали к шкафу, рылись, примеряли, восхищались, охали и ахали. Затем приходила очередь всяких безделушек: перстеньков, брошек, разного рода висюлек.

— До чего миленько! Просто чудненько! — по очереди и вместе восхищались близнецы. — Эль, а это как носится? На голове? На шее? Эль, может, тебе что-то не нужно? Или надоело? Так ты подари!

Значит, Заяц и близнецы не танцевали. Эля почти не танцевала, а вот Кира… Улыбающаяся, с раскрасневшимися щеками, она с такой радостной готовностью вскакивала навстречу Ваксмахеру или Наренкову, что можно было подумать, будто ее приглашает какой-нибудь королевич или принц, а не Колька Наренков, у которого вечно мокрые ладони и розовый, словно молодая картофелина, нос!

Вот и получилось, что Эля сидела, кусая губы, — ведь не мог же Шамраев без конца ее приглашать, — а Кира веселилась вовсю, меняя кавалеров.

— Некоторые ведут себя как ванька-встанька, — сузив глаза и демонстративно не глядя в сторону танцующей с Сериковым Киры, заявила Эля.

Однако близнецы, вывалив на диван содержимое Элиной шкатулки, самозабвенно рылись сейчас в побрякушках, пропустив мимо ушей Элины слова.

— Теперь я буду называть тебя ванька-встанька! — насмешливо сказала Эля Кире, которая возвращалась после танца, обмахиваясь ладонью.

— А я тебя — ванька-сядька!

Задохнувшись от неожиданности, Эля так и застыла с открытым ртом. А Заяц, верный ее Заяц, вдруг заржала, пихая в рот кусище торта!

И, моя посуду после такого малоудачного дня рождения, оставившего у нее лишь раздражение и головную боль, Эля подумала: с этим надо кончать. Не совсем кончать — тут уж надо терпеть, ничего не поделаешь, — а хотя бы в некоторой степени. В конце концов, жить в своей комнате одна она имеет право?!

— Ма, — сказала она, — пересели ее в другую комнату!

— Это почему же? — спросила Ольга Петровна.

— Мне надоело.

— Привыкай.

— Если бы у нас была одна комната, я бы привыкала, а так у нас три! Пусть спит в гостиной. На диване.

— Во-первых, гостиная проходная, а во-вторых, там мы смотрим телевизор.

— Ну и что? У нее хороший сон, а телевизор можно перенести ко мне.

— Мудрое решение.

— Очень даже мудрое!..

Не выгорело. Эля досадливо дернула плечом, прислушиваясь к ровному жужжанию пылесоса, которым Кира чистила в гостиной ковер. Пылесос затих, потом зарычал, потом снова затих… А Элю осенило.

— Она же храпит! Не дает мне спать, потому что храпит всю ночь, как этот… как сапожник!

Эля прижала к груди руки и с мольбой посмотрела на мать. Кажется, это вышло у нее неплохо.

— Пожалуйста, не выдумывай.

— Ну клянусь!

Эля осеклась, увидев, что на пороге стоит Кира, но тут же упрямо добавила:

— Ты ночью храпишь, ясно? Я спать не могу.

— Я не знаю… Я дома никогда не храпела, — пробормотала Кира, заливаясь краской.

— То дома, а то здесь. Значит, перемена климата так подействовала.

— Ладно, хватит. Придумаем что-нибудь, — сказала Ольга Петровна. (Эля знала: если мать вот так сводит брови, то лучше отстать.) — А сегодня заткнешь уши ватой.

Назавтра за ужином, когда пили чай, Ольга Петровна поставила на стол литровую банку с зеленоватого цвета вареньем.

— Фейхоа! — в восторге крикнула Эля, втягивая носом божественный запах: чуть лимонный, чуть земляничный, чуть еще какой-то, вовсе небывалый.