Людмила Матвеева - Дарю тебе велосипед

Она обходит квартиру. Оказывается, можно соскучиться по коврику — Саша гладит коврик. Она проводит ладонью по шкафу, по столу. Даже по письменному столу можно соскучиться. Сидит на диване старая кукла Ляля в розовом платье. Саша берёт Лялю на руки.

Мама говорит обычные домашние слова:

— Саша, мой руки, будем обедать.

Оказывается, можно соскучиться по любым маминым словам.

Папа говорит:

— Надо на работу. Мы сегодня объект сдаём. Конец месяца.

Саша смотрит на маму, а мама уходит в кухню. Саша хотела спросить: «А разве объекты сдаются по субботам?» Но она не спрашивает.

Они обедают вдвоём с мамой.

— Какой пирог вкусный, мама. А у нас один мальчик умел фокусы показывать. Не веришь? Честное слово.

Мама кладёт Саше на тарелку ещё кусок пирога.

— Ты загорела. Стала совсем большая.

Грустные у мамы глаза. Она улыбается, Саша знает эту улыбку.

— У нас один мальчик вчера в реку упал. Знаешь, мама, у нас одна девочка влезла на забор, а слезть не может. И кричит на весь лагерь. Смеху!

Зазвонил телефон. Саша взяла трубку. Бабушка сказала:

— Здравствуй, Саша. А я связала тебе варежки. Тёплые, как печки. Как вы там?

— Хорошо, — ответила Саша.

Всё было хорошо. И что-то было очень даже нехорошо. Она не понимала, вернее — старалась не понимать. Потому что понимать некоторые вещи страшно. И тогда мы не понимаем. Если папа всё время задерживается и всё время куда-то уходит из дома, то лучше всего заставить себя верить, что папа сдаёт объект. А что? Строители всегда сдают объекты, тем более — в конце месяца. Не говоря уж о конце квартала. Правда, сегодня суббота и дочь только что вернулась домой… Но об этом лучше не думать.

— Саша, собирайся, пойдём в парикмахерскую.

— Да ну, мама.

— Ничего-ничего. Хватит бегать как скочтерьер.

— Мама, а это кто?

— Собака славная, лохматая, с занавешенными глазами.

Они выходят во двор. Листья летят по воздуху, как бумажные самолёты. А небо прохладное и очень яркое.

В парикмахерской очередь — перед началом учебного года многим надо привести себя в порядок. Может, кто знакомый встретится? Нет, все чужие.

— Мам, очередь. Пошли отсюда, в другой раз лучше.

— Подождём, — говорит мама и усаживается в уголке. — Садись вот на тот стул.

Мама достаёт из сумки журнал. Чужая женщина в клетчатом костюме разглядывает маму, потом Сашу и говорит:

— Мамина дочка, копия.

Мама улыбнулась, кивнула:

— Все дети похожи на маму. — Помолчала и добавила: — И на папу.

— Правда, — засмеялась клетчатая. — А я вот костюм купила, венгерский. Ничего?

— Хороший костюм, — похвалила мама. — Готовое покупать, конечно, лучше. Меньше возни — примерки, трата времени.

— Ну да, — сказала пожилая женщина из угла, — а тут надела и пошла. Я сама во всё готовое одеваюсь, а внучке шьём. Она у нас фасонистая.

Девочка в зелёной шапке сказала Саше:

— Зачем старые наряжаются? Правда?

Саша посмотрела на свою маму. Ну какая же она старая? Молодая и красивая. Только невесёлая. Читает свой журнал, ресницы длинные, лоб красивый, волосы светлые. А рот длинный, и уголки губ загнуты вверх. Как будто мама всё время немного улыбается.

— Следующий, — сказали из зала, и пожилая женщина подтолкнула в зал девочку в зелёной шапке:

— Иди, Ирочка, иди, деточка. Поаккуратнее подстригайся, а то нас дома заругают. — Обернулась ко всем, объяснила: — Зять у меня строгий, серьёзный.

Когда подошла их очередь, мама взяла Сашу за руку, подвела к свободному креслу и сказала молоденькой парикмахерше:

— Я вас очень прошу, сделайте красивую стрижку. А то моя дочь, когда приходит к вам одна, не позволяет дотронуться до своей дикой причёски. Так и возвращается назад косматая.

— Поняла, — засмеялась парикмахерша, — всё сделаем, как положено.

Мама ушла в соседний зал делать маникюр.

Парикмахерша накинула на Сашу простыню и туго затянула у шеи. Саша повертела головой.

— Терпи, — сказала парикмахерша. — С характером ты. Я тоже такая была. — Она защёлкала ножницами, длинные пряди падали на пол. — Ну точно такая я была. Чёлку распущу, учителя ругаются, дома пилят, а я ноль внимания. Бегаю. Коленки посшибаю, через лоб царапина. Пират, а не девчонка.

— Ты, Риммочка, и сейчас боевая, — пропела кудрявая парикмахерша Клава. — Тебя и сейчас голыми руками не трогай.

— А как же! И за внешностью слежу. Причёсочка, реснички. Хочешь, я тебе брови выщипаю? — спросила она у Саши. — А что? Моду надо соблюдать в любом возрасте.

— Нет, не надо, что вы.

— Римма, не выдумывай, — сказала Клава. Она накручивала волосы клетчатой женщины на железные трубочки. — Ребёнок совсем, а она — брови.

— Мне скоро одиннадцать, — говорит Саша в зеркало. — Мне велосипед купят. Взрослый. Папа обещал.

— Ой, как я в детстве о велосипеде мечтала! — Римма быстро лязгает ножницами. («Как бы она все волосы не состригла», — думает Саша.) — Так и не купили велосипед. А как хотелось! Во сне снилось — катаюсь на велосипеде. Нас трое у матери, какие велосипеды. И отец нас бросил, тем более.

— Ну и что! Коленки целее без этих велосипедов, — сказала клетчатая. — Верно я говорю?

— Идите в сушилку, — сказала ей Клава, — сушитесь. А ты, Римма, выросла не хуже других. Чего себя жалеешь? Велосипед, подумаешь. Купи теперь хоть два. И езди.

— Теперь не хочу. Прошло. А тогда с ума сходила. У нас во дворе парень жил, Вовка. На мопеде ездил. Как вечер — заведёт свой мопед, треск, вонь, синий дым. И гоняет вокруг домов. Все его ненавидели. Кто с детьми гуляет, кто забивает «козла», кто просто вышел подышать. Все ненавидели, а я завидовала. Он никогда никого не катал. Он теперь базой заведует на Макеевской. Я даже до слёз доходила, представляешь, Клава?

— Ты, Римма, вообще завистливая. От этого тебе жить тяжело.

— Это почему? — Римма перестала щёлкать ножницами, повернулась к Клаве, подняла свои тонкие бровки. — Обычное дело, завидую и всё.

— А не надо. Всегда у кого-нибудь есть то, чего у тебя нет. И будешь всю жизнь себя грызть? Ещё этого не хватало. У меня, например, от зависти и от ревности голова болит. Я и не допускаю.

— Самонакачка, — сказала Римма непонятное слово, — не верю ни капли. Ну всё, готова твоя голова. — Она сдёрнула с Саши простыню. — Смотри, какая симпатичная девчонка оказалась.

Шее было холодно, и лбу тоже. А спину кололи волоски, которые всё равно насыпались за воротник. Но это были пустяки.

Из зеркала на Сашу смотрела внимательно какая-то новая девочка с загорелыми щеками и белым лбом: половина лица не загорела, она была прикрыта чёлкой. Брови были тёмные, как у папы. А глаза светло-карие, как у мамы. Почти жёлтые. И губы загибались кончиками вверх, как будто Саше всегда весело. Но если заглянуть в глаза повнимательней, то видно, что не всегда. Вот сейчас, например, не очень весело.