Радий Погодин - Ожидание (три повести об одном и том же)

– Иди, – ко­рот­ко раз­ре­ши­ла ма­ма.

Го­ро­док со­гре­ва­ло солн­це. Ве­тер сме­ши­вал за­па­хи па­шен, от­кры­тых хле­вов и мо­ря в один силь­ный и тё­п­лый за­пах.

Со ста­ри­ком Вла­сен­ко здо­ро­ва­лись про­хо­жие, всё боль­ше по­жи­лые, не­то­ро­п­ли­вые. Со Слав­кой то­же здо­ро­ва­лись.

Слав­ка ду­мал о вче­раш­нем маль­чиш­ке в спор­тив­ной курт­ке. Он та­ра­щил­ся по сто­ро­нам, на­де­ясь на встре­чу. Он пред­став­лял, как про­тя­нет ру­ку ему. Ска­жет: «При­вет! Как де­ла?» И маль­чиш­ка ему от­ве­тит: «При­вет! Как де­ла?!» Они по­го­во­рят и пой­дут вме­сте. Слав­ка да­же сде­лал на­мёк ста­ри­ку, спро­сив:

– Где же в ва­шем го­ро­де ре­бя­та? – Мо­жет быть, ста­рик Ва­си­лий вспом­нит маль­чиш­ку и че­го-ни­будь ска­жет о нём.

– Мо­ло­дые ж кто где, – объ­яс­нил ста­рик. – Ко­то­рые в мо­ре на сей­не­рах, ко­то­рые на рыб­за­во­де или там на кон­серв­ном. Они на ра­бо­те все чис­то. Ут­ром в го­ро­де ста­ри­ки власть бе­рут. – Он ос­та­но­вил­ся, по­смот­рел в даль сквоз­ных бе­ло-ро­зо­вых улиц. – Ко­гда ка­пи­тан Илья при­го­нит из Одес­сы фло­ти­лию, го­род со­всем опус­те­ет. Все по­бе­гут в Аф­ри­ку. Все чис­то.

Дед Вла­сен­ко шёл на ры­нок.

– Это моя об­ще­ст­вен­ная служ­ба, – го­во­рил он. – Я – рыб­над­зор от на­ро­да. Ры­бак то­же бы­ва­ет раз­ный. Иной на­дёр­га­ет не­доз­во­лен­ной ры­бы и под­за­ныр её – про­даст на ба­за­ре.

– Ма­ло­мер­ку вы­ло­вят, – и боль­шая ло­вить­ся не бу­дет, – рас­ска­зы­вал он по до­ро­ге. – Это де­ло вез­де по-раз­но­му на­зы­ва­ет­ся. В Кры­му го­во­рят – му­ган. У нас – под­за­ныр. По за­ко­ну – бра­конь­ер­ст­во. А что ка­са­ет­ся ме­ня, то я та­ко­му ры­ба­ку в гла­за плю­ну.

Слав­ка вер­тел го­ло­вой, рас­смат­ри­вал го­род. В цен­тре бы­ли ка­мен­ные до­ма, трёх­этаж­ные и че­ты­рёх­этаж­ные.

В вит­ри­не «Гос­фо­то» ви­се­ли под­кра­шен­ные порт­ре­ты.

– Здесь мой зна­ко­мец Яша Ко­ган ра­бо­та­ет, – ува­жи­тель­но по­хва­стал дед Вла­сен­ко. – Он те­перь то­же ста­рый. Уже ко­то­рый год на ощупь сни­ма­ет.

В вит­ри­не уни­вер­ма­га, сре­ди паль­то и ве­ло­си­пе­дов, бы­ли ра­зо­стла­ны кар­ти­ны. На од­ной – Мак­сим Горь­кий в ши­ро­кой шля­пе, на дру­гой – Су­во­ров весь в ор­де­нах… На блан­ках, при­ко­ло­тых к кар­ти­нам, зна­чи­лось: «На­име­но­ва­ние—„Кар­ти­на Горь­ко­го“. Це­на за один метр 15 руб­лей».

Метр Су­во­ро­ва сто­ил на пять руб­лей до­ро­же.

Слав­ка спро­сил у де­да:

– По­че­му раз­ни­ца?

Дед по­скрёб бо­ро­ду, ше­вель­нул си­вой бро­вью.

– Я, хло­пец, в ри­со­ва­нии ма­ло че­го по­ни­маю. Мо­жет, на Су­во­ро­ва боль­ше крас­ки по­шло, у не­го од­них ор­де­нов вон сколь­ко.

Ста­рик Вла­сен­ко с гру­стью под­миг­нул пол­ко­вод­цу, ска­зал за­дум­чи­во:

– В боль­шом воз­рас­те был че­ло­век, а то­же вон ка­кой бой­кий… – и за­спе­шил к рын­ку.

В на­ча­ле ле­та на ба­за­рах на­ро­ду ма­ло. Что про­да­ют? Ста­рую ку­ку­ру­зу про­да­ют, му­ку, мо­ло­дых по­ро­сят.

Ещё тор­гу­ют ры­бой; быч­ка­ми, ер­ша­ми, ба­ра­буль­кой. Не­ко­то­рые при­во­зят из плав­ней су­да­ков и ле­щей.

А есть и та­кие куп­цы, что дер­жат для по­ку­па­те­лей крас­ный то­вар под при­лав­ком: мо­ло­дую сев­рю­жи­ну, осет­ра и бе­лу­гу. Спе­ци­аль­но для этих куп­цов ка­ж­дое ут­ро при­хо­дил на ры­нок дед Вла­сен­ко.

Ры­бой тор­гу­ют всё боль­ше жен­щи­ны. Ры­ба­ку са­мо­му тор­го­вать не­удоб­но, да и вре­ме­ни жаль.

– Здо­ро­во, куп­чи­хи! – за­шу­мел дед. – По­хва­стай­те же ва­шим то­ва­ром. Очень я люб­лю рыб­ный дух ню­хать.

Иные жен­щи­ны поч­ти­тель­но здо­ро­ва­лись со ста­ри­ком, иные на­чи­на­ли брюз­жать, оби­жать­ся. А ко­то­рые по­мо­ло­же – смея­лись. Дед то­же сме­ял­ся, раз­во­дил ру­ка­ми.

– Дю­же у нас дев­ки хо­ро­ши. Дю­же кра­си­вые. Бол­га­ры стра­да­ют, у них за­все­гда не­вест не­дос­та­ча. Не­хай бы к нам еха­ли. Или япон­цы… Ксан­ка, по­шла бы за япон­ца?

Креп­кая, ши­ро­кая в пле­чах Ксан­ка за­мах­ну­лась су­да­ком.

– Очу­ме­ли вы со­всем. Вы ж на мо­ей свадь­бе ви­но пи­ли.

– Про­сти, дев­ка, за­был, – из­ви­нил­ся дед. – Вы для ме­ня те­перь все друг на дру­га по­хо­жие… А ну, по­ка­жи то­вар.

Ксан­ка сня­ла с кор­зи­ны ку­сок се­ти.

– Ров­ная ры­ба, – по­хва­лил дед. – Сер­деч­ный ры­бак ло­вил. Му­жик твой?

– Бать­ка, – от­ве­ти­ла Ксан­ка, вздох­нув. – Чи у вас па­мять по­му­ти­лась, дед Вла­сен­ко, чи вы на­сме­хае­тесь? Я уж дав­но как вдо­ва…

– Из­ви­ни, дев­ка… – Ста­рик со­кру­шен­но по­чмо­кал, по­ка­чал го­ло­вой и по­лез даль­ше по ря­ду. Ос­та­но­вил­ся он пе­ред вы­со­кой ста­ру­хой в чёр­ной клет­ча­той ша­ли, с ко­то­рой скан­да­лил воз­ле цер­ков­ной ог­ра­ды.

Ста­ру­ха при­кры­ла гла­за и при­ня­лась взды­хать, бор­мо­ча:

– Чи ты бе­лу­жий род­ст­вен­ник или тот во­дя­ной черт?

– И ко­гда у те­бя язык со­трёт­ся? – рас­сер­дил­ся дед Вла­сен­ко.– Я у те­бя осет­ров оты­мал?

– Так не моя же та ры­ба, – гром­че за­вор­ча­ла ста­ру­ха. – Про­сят лю­ди про­дать – я про­даю. Её ж ведь в мо­ре не вы­бро­сишь, всё од­но она уже дох­лая… А моя ры­ба вот – быч­ки… Све­жие быч­ки и ер­ши! – за­го­ло­си­ла ста­ру­ха на весь ба­зар, рас­хва­ли­вая свою ры­бу. – Кра­си­вые ер­ши…

Она толк­ну­ла паль­цем в ста­ри­ка и до­ба­ви­ла:

– Ось та­кие, как он, стра­хо­лю­ды.

– Аре­стую я те­бя, Оль­га, за твои вред­ные дей­ст­вия, – при­гро­зил ста­рик.

Ста­ру­ха су­ну­ла ру­ки в кар­ма­ны пе­ред­ни­ка. Втя­ну­ла воз­дух в се­бя, слов­но це­лый день не ды­ша­ла, и при­ня­лась чес­тить ста­ри­ка Вла­сен­ко со всех сто­рон.

– Злы­день ты ока­ян­ный! – кри­ча­ла она. – Сам ры­ба­лить не мо­жешь, по­то­му и ла­за­ешь по ба­за­ру из за­вис­ти. На­хлеб­ник ты для го­су­дар­ст­ва и та­ра­ка­ний пас­тух. Дру­гой бы на тво­ем мес­те хоть удоч­кой про­мыш­лял. Смот­реть на те­бя дю­же тоск­ли­во. С ду­ши во­ро­тит… Ма­рию, го­рю­чую вдо­ву, ты хит­ро­стью к се­бе за­ма­нил и на се­бя ра­бо­тать за­ста­вил. Чтоб те­бе, без­дель­ни­ку ста­ро­му, пус­то бы­ло! И что­бы на том све­те ры­ба­ки те­бя в свою ком­па­нию не при­ня­ли! – Ста­ру­ха вдруг под­бо­че­ни­лась и ска­за­ла: —Я же знаю, за­чем ты на ба­зар хо­дишь. На ме­ня смот­реть. Ты же ж ведь, ста­рый пень, в ме­ня всю жизнь влюб­лён­ный. А мне на те­бя – тьфу! Ты ж для ме­ня пус­тое про­стран­ст­во…

Дев­ки и мо­ло­ду­хи хо­хо­та­ли. Да­же не­ко­то­рые по­жи­лые не сдер­жи­ва­ли улы­бок. Но Слав­ка за­ме­тил, что в сме­хе ры­ба­чек не бы­ло одоб­ре­ния.

– Моз­гов бы те­бе по­бо­ле, – ска­зал ста­ру­хе дед Вла­сен­ко. – Ду­ша твоя мед­ная.