Михаэль Энде - Джим-кнопка и Лукас-машинист

– Вона как! – сказал Джим с понимающим видом. Он считал Лукаса ужасно умным. С таким другом не пропадешь.

Мальчик был теперь очень рад тому, что сдержал свое обещание.

– Если ты не против, – сказал Лукас, – то то нам пора отчаливать.

– Идет, – ответил Джим.

Они отцепили от берега трос, которым Эмма была прикреплена к причалу, то есть отдали концы. Ветер наполнил парус. Мачта тихо скрипнула, и необычный корабль пришел в движение. Не было слышно никаких других звуков, только ветер гудел, да мелкие волны плескались у эмминого носа.

Лукас положил руку Джиму на плечо, и они молча стали смотреть, как постепенно удалялась тихая, освещенная луной Усландия с домиком госпожи Ваас, домом господина Эрмеля, маленьким зданием железнодорожной станции и замком короля между двумя горными верхушками, одна пониже другой.

По черной щеке Джима покатилась большая слеза.

– Грустно? – спросил Лукас. Его глаза тоже подозрительно блестели.

Джим громко втянул содержимое носа в себя, вытер тыльной стороной ладони глаза и мужественно улыбнулся:

– Все уже.

– Давай лучше не будем оглядываться, – предложил Лукас и легонько хлопнул Джима по плечу. И оба повернулись в противоположную сторону.

– Ну вот! – сказал Лукас. – Набью-ка я себе новую трубочку, а потом мы немного побеседуем.

Он набил трубку, раскурил ее, выпустил пару дымных завитушек, и они начали разговаривать. Уже совсем скоро оба опять развеселились и засмеялись.

Так и шли они под парусом по океану, мерцавшему в лунном свете.

Во время путешествия не происходило ничего из ряда вон выходящего. Погода, к счастью, все время стояла хорошая. День и ночь напролет легкий бриз надувал парус, и Эмма без затруднений продвигалась вперед.

– Хотел бы я знать, – время от времени задумчиво повторял Джим, – и куда это мы все плывем и плывем?

– Понятия не имею, – уверенно отвечал Лукас.– Поживем – увидим.

Несколько дней подряд друзей сопровождал косяк летучих рыбок, частенько их развлекавших. Летучие рыбки – очень веселые создания. Они кружились у Джима над головой и играли с ним в салочки. Конечно, он ни разу ни одной не поймал, такие они оказались проворные, зато в пылу игры пару раз шлепался в воду. К счастью, мальчик умел хорошо плавать. Этому он научился на пляже в Усландии еще совсем маленьким. Всякий раз, когда Лукас вытаскивал Джима наверх, и тот, насквозь мокрый, стоял на крыше кабины, все летучие рыбки вытягивали из воды свои головки и широко разевали рты, как будто смеясь. Разумеется, ничего не было слышно, ведь рыбы, как известно, немые.

Проголодавшись, путешественники снимали с коралловых деревьев штучку-другую морских груш или огурцов. Деревья эти часто вырастают так высоко, что тянутся с океанского дна до самой поверхности воды. Морские плоды оказались очень питательными, богатыми витаминами и такими сочными, что друзьям ни разу не пришлось страдать от жажды.

(Морскую воду не попьешь, она ужасно соленая.) Целыми днями они рассказывали друг другу разные истории или насвистывали песенки, или играли в «Человек, не сердись!». Лукас предусмотрительно прихватил с собой коробку с настольными играми, потому что предполагал, что путешествие будет довольно долгим.

По ночам, когда уже хотелось спать, друзья открывали крышку тендера, которую вообще-то всегда держали закрытой, чтобы внутрь не попадала вода, и через топку пролезали в кабину. Потом Лукас опять тщательно закрывал крышку. Закутавшись в теплые одеяла, они устраивались поудобнее. Конечно, в каюте было очень тесно, но зато и уютно, особенно когда в законопаченную дверь плескала вода, и Эмма, словно большая колыбель, покачивалась вверх-вниз.

Однажды утром, а точнее говоря, на третий день четвертой недели их путешествия, Джим проснулся очень рано, словно бы ощутив внезапный толчок.

«Что бы это могло быть? – подумал он. – И почему Эмма больше не качается, а стоит себе совершенно спокойно?»

Поскольку Лукас еще спал, Джим решил разведать все самостоятельно. Осторожно, чтобы не разбудить друга, он поднялся, встал на цыпочки и выглянул в окошко кабины.

В розовом свете утренней зари перед мальчиком расстилались окрестности, полные красоты и очарования. Ничего даже немного похожего на это он еще никогда не видел. Даже на картинках.

– Нет, – немного погодя сказал Джим самому себе, – это, наверное, не взаправду.

Просто мне снится, что я здесь стою и все это вижу.

И он снова быстро улегся и закрыл глаза, чтобы досмотреть этот сон. Но с закрытыми глазами ничего не было видно. Значит, никакой это не сон. Он опять встал, выглянул наружу, и окрестности появились опять. Там росли чудесные деревья и цветы причудливых оттенков и форм. Однако самым странным оказалось то, что все они, похоже, были прозрачными, как цветное стекло. Перед окошком, в которое смотрел Джим, стояло очень толстое и очень старое дерево, такое могучее, что трое взрослых не смогли бы зараз обхватить его. Однако все, что находилось дальше, можно было увидеть сквозь дерево, словно сквозь стенку аквариума. Дерево было нежно-фиолетового цвета, и поэтому все позади него выглядело нежно-фиолетовым. Легкий туман стелился над лугами, тут и там извивались речки, а над ними качались изящные узкие фарфоровые мостики. У некоторых мостиков были причудливые крыши, и с них свешивались тысячи маленьких серебряных колокольчиков, сверкавших в лучах утренней зари. На многих деревьях и цветах висели такие же серебряные колокольчики, и когда над окрестностями проносился легкий ветерок, отовсюду, как в раю, тут же раздавались нежные многоголосные перезвоны.

Огромные бабочки с мерцающими крыльями стремительно носились между цветами, а крошечные птички длинными изогнутыми клювиками пили мед и росинки из цветочных чашечек. Птички были размером не больше шмеля. (Они называются колибри. Это самые маленькие птички на свете, словно сделанные из чистого золота и драгоценных камней.) А в самой дали, у горизонта уходили вершинами высоко в облака могучие горы. Горы были покрыты красно-белым орнаментом. Издали он напоминал гигантские узоры в школьной тетрадке дитя-великана.

Джим смотрел и смотрел, от удивления позабыв закрыть рот.

– Да-а, – вдруг услышал он голос Лукаса, – вид у тебя довольно нелепый, старина.

Кстати, с добрым утром, Джим!

И он от души зевнул.

– Ой, Лукас! – запинаясь, заговорил Джим, не отрывая взгляда от окна. – Там, снаружи… какое там все прозрачное и… и…

– Как это «прозрачное»? – спросил Лукас, зевнув еще раз. – Вода, насколько мне известно, всегда прозрачная. А то, что ее все время много, потихоньку начинает надоедать. Хотел бы я знать, когда мы, наконец, куда-нибудь приплывем?