Магда Сабо - Скажите Жофике

Если декламировать вот так, картошке, то совсем не страшно. Как ей нравится эта строка: Здесь я родился, я в своем краю… [2] Она в самом деле здесь родилась, в этом районе, в клинике, и ходить тут же научилась, в парке. У Жофи дома есть фотокарточка, где мама водит ее на ремешке, как собачку, и она на снимке совсем как собачка, даже рот открыт. Вернулся в степь Алфёльдскую свою… Теперь она читала с чувством, как это делала Дора, выдерживая паузы и не торопясь. Где все места следами старины и няниными песнями полны. Няни у нее, правда, никогда не было, зато Жофика любила слушать радио. Папа говорил, что, маленькая, она ручонками ловила музыку. В одной припев был, помнится, такой: «Жук, майский жук, пострел, проказник мой». В нынешнем году было особенно много этих майских жуков. Когда вечером зажигали свет, они так и стучали по балконной двери.

Старый Понграц вспоминал родные края: двор, такой длинный, что ни конца ему ни начала. Бедная мать! Летом она обычно стирала у колодца, а он игрался рядом, сидя на корточках, шлепая ладонями по воде. Лужа, что набегала из корыта, была то синяя, то белая. Когда братишка Карчи Юхош лупил собаку, он сам так визжал, что слышно было у третьего соседа. Карчи еще пешком под стол ходил, а уже околачивался возле помещичьего механика. У Карчи и сейчас руки золотые, какой ни древний, а с любым инструментом лучше молодого управится, не смотри, что всего два класса окончил. Потом у Карчи отца кашлем в могилу загнало, и остался он за старшего. Сам Иштван Понграц окончил четыре класса. Да теперь уж все начисто позабыл.

Эх, старый Юхош, старый Юхош! Но почему старый? Разве Иштван Понграц моложе его? Ведь обоим скоро по шестьдесят два стукнет, как раз к сбору винограда. Если доживут. Что она мелет про няню? Его, маленького Иштвана, качала старшая сестра Аннуш. Ох и много же она нянчилась с ним! Однажды даже ему петушка подарила, черненького такого петушка. Карчи Юхош еще принялся визжать, потому что петух клюнул его в ногу; конечно, он не преминул дать петуху сдачи. Мучить животных – это было по его части. Карчи все обрастает, что твое дерево: жена его, Шара, жива, жива и дочь Тэца, и сын Фери. От Тэцы у него внучат, правда, нету, зато Фери не оплошал: шесть девчат наплодил. А он, Понграц, тут один-одинешенек…

Чтоб этой девчонке пусто было. Какой чад в комнате. Полюбуйтесь, всю плиту жиром забрызгала, задохнуться можно. Эржи, конечно, давно бы распахнула окно: она знала, что он не выносит запаха горелого жира. Гляди-ка, и эта догадалась. Смотри – поднос накрыла полосатой салфеткой, что из-под хлеба, картошку переложила из кастрюли на тарелку, рядом с мясом. Что только на ум ей не взбредет! Вот уж наверняка не у Шары научилась такой премудрости, да и не у неряхи Тэцы.

Обед ему понравился. Правда, он ничего не сказал ей, но Жофика видела, что старик доволен. Видимо, она не пересолила и, пожалуй, неплохо поджарила: он как раз ел ту котлету, которую она вдребезги расколотила. Ну и слава богу. Он просит хлеба. Интересно. У них дома не подают хлеб к картофелю. Надо будет посмотреть в книжке, можно ли давать лежачему больному салат? Если да, то она обязательно принесет ему. В салате много витаминов. Без четверти час. Время летит ужасно быстро. В кружке юных поварят, наверное, уже пообедали. Жофи тоже захотелось есть. Давно она не была так голодна, как сегодня. Жофи достала термос.

– Можно я поем у вас? – взглянула она на старика.

Дядя Пишта почему-то снова обозлился:

– Что мне за дело, лопай себе!

Это все выдумки Шары, такое не может придумать старый Юхош. Эта Шара еще с детства не переносила его. Она вечно дралась, щипалась, норовила накидать ему полную голову перьев. Карчи на старости лет присмирел, а Шару и возраст не берет. Иштван прямо слышит, как она нашептывает внучке: "Гляди, ничего не принимай от дедовского брата. Не вздумай обедать у него. Больно бедный он, лучше бери еду из дому, а от старика не принимай". Она привыкла глядеть на него свысока. Видите ли, ее Карчи слесарь и не чета Иштвану, который всегда скитался по деревне от одного хозяина к другому. И его женитьба пришлась Шаре не по вкусу: зачем Кату взял в жены, ведь у Каты и гроша за душой не было. Шаре всегда мила только своя семья, своя дочь, свой сын. Его же дочь, Марча, для нее ничего не значила; даром что крестницей ей приходилась, дырявой кастрюли на свадьбу девушке не поднесла. И муж Марчи, Имре, в родню не годился – простой кондуктор, не то что ее зять фельдфебель. Ну и носилась же она с ним, прямо как с пасхальным яйцом. А фельдфебель, бедняга, так же как Имре, погиб на войне.

Шара и на похороны Каты явилась только для того, чтобы показать свою новую шляпу. У нее их было с пяток, и спать, наверное, в шляпе ложилась. Тогда Эржи еще на свете не было. Марча в девках сидела, а Имре лишь издали поглядывал на нее и на кладбище все около крутился.

Старый Пишта дождался, пока Жофика доест последнюю ложку ("Нет того, чтоб хлебом все очистить! К порядку не приучена!"), и со звоном оттолкнул поднос.

– И можешь передать своей бабке, что вышвырну тебя вон вместе с твоей кастрюлей, если еще раз со своей едой явишься. Или будешь есть то, что я, или катись отсюда ко всем чертям! Нечего тут из коробок лопать!

"Пожалуй, даже лучше, что он так кричит, – думала Жофика. – Для легких лучше. Нет, не лучше, сердцу это не особенно полезно, слишком уж оно напрягается. Но не могу же я допустить, чтобы он мне платил и еще кормил меня!"

Только она вымыла посуду – заодно и свой термос – и стала развешивать полотенце, как в дверь постучали. "Ой, кто же это? Читать не умеет! Или не заметил на двери записку? А вдруг это тетя Марта или какой-нибудь другой учитель?" Нет! Это был всего только Куль-шапка. Войдя, он снял с головы свой кулек и спросил у дяди Пишты, как он себя чувствует. Иштван Понграц в ответ только буркнул что-то.

– Еще хорошо, что этот живчик тут около вас крутится.

Куль-шапка погладил Жофи по голове. От его ладони пахло известью. Какой свежий, чистый запах; он немного напоминает запах хлора, исходивший от папы.

– Помогаешь деду?

– Какому там деду! – махнул рукой дядя Пишта. – Это внучка Карчи Юхоша. Того, что слесарем на инструментальном. Отец ее – Фери, Фери Юхош. Таких вот, как она, у него словно мышат полно.

Куль-шапка сел.

– А все же она вроде как выхаживает вас, старина. Скоро поправитесь.

– Не поправлюсь, а отправлюсь… на тот свет, – пробормотал дядя Пишта.

Куль-шапка достал папиросу.

– Ну, до этого еще далеко, туда всегда успеется.

Он придвинул к себе пепельницу с конской головой.

Сейчас закурит, а ведь в комнате больного курить не полагается. Но не может же она делать взрослым замечания! Идти уже надо. Из-за Куль-шапки она снова не может поговорить с дядей Пиштой.