Магда Сабо - Скажите Жофике

Вот и пойми эту мелюзгу! Какая там радость – держится за сумку и кричит благим матом, что не пойдет в поликлинику. Вот и пойми, что у нее на уме. Выходит, он должен совета спрашивать у нее, у Жофи Надь, потому что она мудрая из мудрых и ее слово – закон. Как бы не так. Если она еще не слыхала, какой у него грозный голос, теперь может услышать. И чего это она побледнела вся? Ишь как разошлась: вывалила фасоль прямо на стол и твердит, как попка, что сварить все сварит, но в поликлинику не пойдет. Нет, нет, ни за что не пойдет на улицу Хаттью. Видно, остается одно средство – надавать ей шлепков. Раз не понимает слов – значит, надо всыпать.

И что за паршивка, даже не заплакала, лишь смотрит в упор да искры из глаз мечет. Ну как тут быть? Разозлиться и отколотить хорошенько? Или рассмеяться? Вот шальная! Еще учить вздумала: криком кричит, что ребят бить не полагается.

Глупости. Это им все наверху в головы вбивают. Детишек, видите ли, гладить нужно да нежности одни говорить. Пусть лучше мамашу этой пигалицы спросят: правильно ли он сделал, что задал девчонке перцу. Она-то, конечно, спасибо скажет – дурь он из девки выбивает. Ведь у бедной бабы, кроме забулдыги проклятого, никого на свете нет, кто же девчонку к порядку приучать будет? Еще не хватало, чтобы и она на горе матери росла. Вот Марта Сабо – та одно твердит: "Только не бить, мамаша Такач… Пожалуйста, терпеливо и вежливо, мамаша Галь!" Конечно, У нее-то нет своих, ни малых, ни больших, ее некому доводить до белого каления. Интересно посмотреть, что бы она запела, если бы у нее дома было эдак душ двенадцать детей.

Тут и с одной не справишься. Полюбуйтесь на нее: вытянула свою тощую шею, словно петух, залилась краской и знай твердит, что ребят бить не полагается. Да как она смеет ему выговаривать!

Понграц взял картуз и, сняв с полочки обклеенную ракушками шкатулку, достал документы и талончик на рентген. Да, дорога будет нелегкая. Хоть бы уж она замолчала. И что за чудной ребенок! В глазах ни слезинки, а сама злющая, вот-вот треснет. Бедная мать еще хлебнет с ней горя. Ну и характерец!

– Пошли, что ли! – сказал он ей. – Или ты думаешь, я здоров. На, бери талончик да тащи меня вверх по лестнице. Сперва доплетусь до площади и отдышусь на какой-нибудь скамье, потом – до улицы Катона и тоже передохнем, а там уж доберемся как-нибудь… Ежели кто вздумает глазеть на меня, пусть потом не ропщет. И тебя хвачу чем-нибудь, коли будешь еще со мной торговаться.

– Я только до ворот вас доведу, – заявила Жофика.

Старый Пишта отвернулся. Он надел свой картуз. Давненько он его не натягивал! Палка – та была все время в ходу, а вот картуз запылился в углу. Наконец можно в нем прогуляться. Скажите на милость: только до ворот проводит! И что за гордыня в ней! Радуйся, мол, что хоть до ворот провожу. Вот ведь дрянь!

"Нет, не смогу я туда войти, – думала Жофика. – Разве можно быть таким несправедливым. Я выбрала самую хорошую фасоль и так чисто прибрала твою комнату. Каждый день я прихожу сюда, чтобы не оставлять тебя одного, а ты побил меня – сесть нельзя – и руку мне чуть не выдернул. Меня никогда еще никто не бил! Мама говорит, если бить ребенка, добра не будет. Наверное, со мной теперь добра не будет. Но тебя некому проводить, поэтому так и быть – я пойду с тобой до ворот. Только войти туда не смогу".

От школы до улицы Хаттью ходьбы минут десять, но Понграц шел добрых полчаса. Временами он останавливался, опираясь на плечо Жофики, снимал картуз и вытирал лоб. Старик то и дело поглядывал на идущую рядом девочку – она делала мелкие шажки, чтоб ему было удобно, а когда он уставал, останавливалась как вкопанная. До чего же она, глупая, близко к сердцу приняла эти три несчастных шлепка. Вот ведь обидчивая. Ох, и хлебнет же она в жизни горя через свой характер! Другая радовалась бы, что ее взяли с собой – ведь это же такое удовольствие для девчонки, да к тому же здоровой. Если бы Габор Надь был жив, он, Понграц, непременно завел бы к нему Жофику; пусть показал бы ей электрические штуки, которыми лечил ему радикулит. Но раз нет у него теперь тут никаких знакомых, она ничего такого не увидит.

Была жара, и, несмотря на частые остановки, сердце Понграца готово было выскочить из груди. "Стар уже я, – подумал он с досадой, – того и гляди рухну в своем гипсовом наряде. Кой черт гоняют меня на рентген, когда знают, что я передвигаюсь хуже трехногой собаки". Когда они добрались до дверей поликлиники, старый Понграц оперся ладонью о косяк двери: в глазах было темно, вот-вот упадет. Жофи поддержала его под руку. Старику пришлось собрать все силы, чтобы устоять на ногах. Испугалась небось глупышка. Еще не хватало, чтобы он действительно свалился. Девчонка-то она неплохая, только иногда фокусничает. Теперь сама преспокойно заползает в поликлинику, а дома упиралась! Нет и нет, лишь до двери дойдет. Что бы он стал делать тут без нее? Голова кружится, ступенек целых шесть штук, кажется, еще минута – и дух вон. Хорошо, что Жофи держит за руку, крепкая у нее лапа, даром что ребенок.

Насколько ему помнится, рентген налево. Но вывеска опять же не та. Тут был электрокабинет, или как он там называется. Вспомнил: "Электротерапия". Никак полоумная ревет? (Понграц вдруг так обозлился, что даже головокружение у него прошло.) Главное, когда ее лупили, она хоть бы хны. И что на нее нашло? Теперь все на них глаза пялят. Вон уж идут к ним. Подошла женщина в очках, спрашивает, что с ней. На него, конечно, ноль внимания, хотя по гипсу могла бы понять, кто болен. Визжит так, что неплохо бы выбросить ее отсюда. Скажите, еще по головке поглаживают! Шла бы ты, глупая баба, своей дорогой.

– Вы, может, к горловику? – спросила женщина в очках. – Боится внучка-то?

Боится! Эржи – та не боялась. Придет, бывало, доктор, а она так раскроет рот, что любо глядеть. А эта только и горазда выть на весь коридор. Хоть бы узнать, какой бес вселился в нее. И физиономия стала противная, как у жабы, ничего вокруг не видит, саму приходится водить за руку – где тут думать, чтобы ему помогала! Нечего сказать, подмога, уж лучше бы приполз сюда один. Если она не перестанет выть, он снова отколотит ее прямо в клинике.

Когда они вошли в раздевалку рентгеновского кабинета и отдали талон, девочка отодвинулась на дальний конец скамьи и закрыла лицо руками. Спина ее все время вздрагивала. Ну и глотка, не надоест же реветь! Как только не охрипла? Если еще хоть один полезет с расспросами, что-де с бедной девочкой, и начнет объяснять, что рентген – это не больно, он, будьте покойны, скажет ему пару теплых слов. Пусть оставят его в покое! Сколько времени прикажете сидеть тут? Сами ведь час назначили. Раз уж заставили сюда прийти, то пусть посмотрят как следует да скажут, когда можно снять с ноги эту пакость.