Мигель Делибес - Опальный принц

— Это кто? — спросил он.

— Зеленый Казак, — ответил Хуан.

— Он плохой?

— Нет, хороший.

— А это?

— Это Танг, самый плохой из всех. Он вожак пиратов.

Кико вытащил из кармана тюбик и отвернул колпачок.

— Я убью его из моей пушки.

— Иди отсюда, — сказал Хуан, не поднимая глаз и решительно отодвигая Кико ногой.

— Если он плохой, почему же ты не хочешь, чтобы я его убил?

Хуан не слушал его. Он жадно читал: «Только попробуй меня обмануть, я буду стрелять немедленно. Прикажи твоим людям бросить оружие!»

Витора наливала молоко в кастрюльку. Несколько капель упало на красное крыло плиты. Она поставила кастрюльку на огонь и тяжко вздохнула.

Мама спросила:

— А про Севе ничего не слышно?

— Ее матери, поди, не лучше, раз она не едет, — ответила Витора и вздохнула еще глубже.

— Что, уже? — спросила Мама.

— Да, завтра… Все одно к одному.

Кико вскарабкался на плетеное креслице и стал размазывать пальцем белые капли. Он склонял голову набок, как бы выискивая наилучшую перспективу, и наконец, начертив запутанный узор, радостно завопил:

— Вито, Хуан, это Сан-Себас! 1 1 Сан-Себастьян, курортный город на берегу Бискайского залива. (Здесь и далее — прим. перев.).

Хуан швырнул журнал на пол и неохотно подошел к плите. Сдвинув брови, он посмотрел на иероглифы и презрительно спросил:

— И это пляж?

Раскрасневшись от удовольствия, Кико громко пояснил:

— Смотри, вот эти сеньоры плавают, а этот загорает, а…

Хуан пожал плечами, и на его лице отразилось глубокое разочарование.

— Ничуточки не похоже, — сказал он.

Витора говорила Маме:

— Пятерых из каждой сотни посылают в Африку, и что вы скажете, обязательно должно было выпасть на него. Убиться можно.

— Ну посуди сама, — сказала Мама, — кому-то же надо ехать.

— Господи, и я так думаю, но почему это все шишки должны валиться на мою голову? Что, других людей мало?

— А как приятель Паки?

— Кто, Абелардо? Ну, этот-то не иначе в рубашке родился. Прямо не знаю, отчего этой девчонке вечно везет. В субботу идет и выигрывает в лотерею, а в понедельник тянут жребий, и жених остается при ней. Надо же так.

Малышка била в ладоши и повторяла:

— Атата, атата.

Кико подошел к ней, взял за ручки и стал хлопать ими посильнее, девочка залилась смехом, мальчик тоже засмеялся.

— Атата, атата, — твердила малышка.

Кико дернул за полу халата в красных и зеленых цветах:

— Она говорит «красота». Мама, Крис говорит «красота».

Мама продолжала говорить:

— … А кроме того, это не такая уж беда.

Витора рассердилась:

— Ну, еще как посмотреть. А Паки заладила теперь, что Фемио свяжется там с какой-нибудь черномазой.

— Вот глупости, — отозвалась Мама.

— Да неизвестно. И Абелардо тоже — мол, негры теперь такие, что от них любого можно ждать.

Кико снова дернул за мамин халат:

— Мама, а Крис сказала «красота».

Мама без церемоний отстранила его:

— Оставь меня, ради бога, ну что ты прицепился, не надоедай.

Витора налила молоко в фарфоровую кружку, а остальное разлила по двум тарелкам, открыла банку с изображением смеющегося младенца и положила в каждую тарелку по большой ложке с верхом желтого порошка.

— Завтракать, живо, — сказала она, поочередно размешивая содержимое обеих тарелок.

Она усадила Кико на белый стульчик, подвинула к столу другой стул — для Хуана, подхватила девочку и устроила ее у себя на коленях. Крис безропотно глотала кашу, и с каждой ложкой вокруг ее влажных губ росла желтая кромка. Хуан поставил перед собой журнал с похождениями капитана Труэно, оперев его о сахарницу, и, кроша булочку в какао, жадно поглощал комикс. «Вы дорого заплатите за свою дерзость». — «А-а-а-х!» — «Вперед, друзья, с этими уже покончено». — «Получай, каналья, пришел и твой черед!» А тем временем Кико ритмично постукивал ложкой по белому мрамору, и Витора сказала:

— Ну давай, Кико, ешь. Господи, что за ребенок!

Кико неуклюже сунул ложку в кашу и принялся водить ею по тарелке; там обозначились глубокие бороздки. Мальчик поглядел и снова помешал кашу.

— Ешь, у тебя все остынет.

Кико промурлыкал: «Что за красота снаружи, что за вкуснота внутри». Девочка уже заканчивала завтрак, и Вито встрепенулась:

— Кико, сейчас я позову твою маму!

Мальчик вяло поднес ложку ко рту и с отвращением пожевал кашу.

— Фу, какая гадость! — сказал он.

Глаза Хуана круглились, точно два блюдца. Он читал: «Но хватит болтовни. Сейчас ты умрешь!»

Витора спустила девочку на пол и отняла у Кико ложку:

— Дай сюда. Точно маленький.

— Я не маленький!

— Малявка, вот ты кто.

— Нет, не малявка!

— Ну так ешь. Тогда ты вырастешь и станешь большим, как твой папа, а если не будешь есть…

Кико открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил, открыл рот, закрыл глаза и проглотил — точь-в-точь индюк.

— Больше не надо, Вито, — наконец взмолился он со слезами на глазах.

Вито дважды провела слюнявчиком по его губам, схватила тарелку с остатками каши, счистила их в помойное ведро, а сверху аккуратно прикрыла картофельными очистками. Хуан сказал Кико:

— Отстань.

— А я сегодня встал сухой, Хуан, — сказал Кико. — Правда, Вито, я сегодня встал сухой?

— Правда, ты у нас уже вырос.

— Атато, — промолвила Крис.

— Она сказала «хорошо». Вито, а Крис сказала «хорошо»!

Витора взяла пылесос, щетку, пыльную тряпку и совок и шагнула в коридор.

— Сидите тихо, — сказала она, просунув в дверь растрепанную голову. — Не безобразничать.

Кико крутанулся на одной ножке, наслаждаясь независимостью. Потом подошел к угловому шкафчику возле плиты, дернул дверцу. Открываясь, замок щелкал «клип», а закрываясь — «клап», и Кико открыл и закрыл шкафчик раз двадцать пять, с улыбкой прислушиваясь к щелканью. Когда это ему надоело, он заглянул внутрь и увидел стопку клетчатых тряпочек — в красную и белую клетку, желтую и белую, белую и синюю, а повыше, на полочке — бутылки и банки с жидкостями для полировки и чистки и стиральные порошки. Он закрыл шкафчик, встал на колени и открыл маленькую дверцу под плитой.

— Это гараж, — сказал он.

Кристина, сидя под столом, подбирала с полу мелкие крошки хлеба и клала их в рот. Хуан, не шевелясь и не мигая, глотал страницу за страницей.

— Это гараж, Хуан! — крикнул Кико.

— Ага, — не отрываясь от журнала, отозвался Хуан.

На стене белела огромная нагревательная колонка — настоящая атомная бомба, а слева стояла электроплита, рядом с ней — плита с красной крышкой, еще левее поблескивала застекленная дверь черного хода, а рядом с дверью находилась вделанная в стену мойка для посуды, над ней — сушилка, чуть дальше раковина, за которой сразу же начинался короткий коридорчик — он вел в гладильную, и в него же открывались двери кладовой и ванной для прислуги. Из холодного крана раковины всегда капала вода — «тип», и через десять секунд опять «тип», но это было слышно лишь тогда, когда все, и дети и взрослые, молчали; иногда Кико подтаскивал к крану свой белый плетеный стульчик, усаживался и играл: он старался сказать «тип» вместе с краном, и всякий раз, когда их «тип» совпадали, так что получалось долгое «ти-ип», мальчик хлопал в ладоши, громко смеялся и звал Крис, чтобы и она послушала.