Н. Кальма - Черная Салли

Запах виски чувствовался за несколько шагов. Лейтенант с изумлением наблюдал это шествие.

— Привет доблестному воину, — расшаркался перед ним старикашка. — Передайте наш поклон президенту…

В это мгновение во двор вбежал Вил Смайлс. Глаза его растерянно бегали. Увидев старикашку, он бросился было к нему:

— Отец! Вы живы! Слава всевышнему! Вдруг он отступил: запах виски донесся и до него.

— Что с вами? Вы пьяны? Старикашка захохотал и потянулся к сыну: — Малость выпили, сынок. У нас тут превеселое общество. Мистер Паркер оказался знатным танцором…

Он схватил Паркера за руку, но тот в это время нагнулся над связанным Джимом Бэнбоу.

— Вот ты где, негодяй! — завизжал он, задыхаясь от бешенства.

— Вот ты где, негодяйка! — вторя бабушке, проревел чей-то грубый голос.

Ребята вздрогнули. Из темноты вынырнула толстая рука и ухватила за косу Мэри. Девочка вскрикнула:

— Ой, мама!

— Наконец-то я накрыла тебя! — продолжала, появляясь, повариха Роч. — Вот где ты пропадаешь до ночи! Тут она разглядела сидящую под деревом бабушку. — Так это вы рассказываете детям все эти бредни?! — вызывающе обратилась она к ней. — Это вы забиваете им головы вашей негритянской чепухой?! Я все слышала. Я слышала, как вы здесь прославляли этого старого бродягу Брауна, которого вот уже семьдесят лет все порядочные люди в Америке считают сумасшедшим. И я не позволю вам совращать мою дочь. Завтра же все будет известно директору школы.

— Сама сумасшедшая! — крикнул Чарли. — Джон Браун герой, не смей его оскорблять…

— Ах ты, паршивец, — надвинулась на него повариха, — тоже вздумал меня учить! Вот результат ваших рассказов, полюбуйтесь, — язвительно обратилась она к бабушке: — наслушаются ваших историй, а после бросаются на людей с кулаками!

Бабушка встала. Рядом с огромной тушей поварихи она казалась маленькой и хрупкой.

— Уходите отсюда, сударыня, — сказала она холодно, — сейчас же уходите. Вы можете жаловаться, кому вам угодно.

— Живо катись отсюда, — прибавил Беппо, — а то мы тебя сами прокатим…

Чарли, Нил и остальные мальчики пронзительно засвистели.

— Разбойники! Хулиганы! — орала, поспешно отступая, повариха.

Она тащила за руку дочь, но Мэри цеплялась и ограду и плакала, не желая уходить. В конце концов поварихе удалось оторвать дочь от забора, и она поволокла Мэри за собой. До самого конца улицы ее провожали свист и улюлюканье ребят. Когда она скрылась из виду, бабушка устало опустилась на стул.

— Боюсь, будут неприятности, — сказала она как бы про себя. — Такая особа уж сумеет нарассказать всякой всячины…

— Вздуть бы хорошенько эту Роч! — все еще горячился Чарли. — Эх, был бы здесь отец, он бы ей показал…

Нил толкнул брата в бок. Глаза бабушки мигом заблестели слезами при упоминании о сыне. И в этот вечер она больше не сказала ни слова.

В Нью-Йорке наступила жара. Раскаленный асфальт размяк под каблуками. От каменных громад несло жаром. По всему городу разъезжали холодильные машины. Вентиляторы и электрические охладители работали день и ночь. Аптеки были переполнены покупателями, которые пили крем-соду со льдом, тянули через соломинки лимонад и глотали освежающие мятные лепешки. Газеты предсказывали еще более высокую температуру на ближайшие дни. Служащие в конторах сидели без воротничков, повесив пиджаки на спинки своих стульев.

Город опустел. Богатые люди увезли своих детей на морские курорты. Там дул свежий соленый ветер и солнце грело как раз в меру. А ямайская детвора сидела возле своих фанерных домиков и томилась от жары.

Были каникулы. Школа была закрыта. Миссис Аткинс ходила к директору просить, чтобы за лето починили протекающую крышу, но директор сухо отвечал, что это не ее дело. Пусть она лучше обратит внимание на поведение своих учеников, а крыша может и подождать. Учительница вернулась домой огорченная.

— Опять осенью дети будут простуживаться, — сказала она бабушке. — Придется сообщить об этом учительскому комитету.

— Не ссорься, Флора, с директором, — уговаривала ее бабушка, — ты знаешь, как трудно теперь найти работу. Вон сколько безработных вокруг нас…

Старая негритянка теперь по целым часам копалась в своем «саду». На двух крохотных грядках у бабушки были посажены герань и душистый горошек, цвели левкои, вился на жердочках дикий виноград. Бабушка поливала цветы, полола сорную траву, обирала гусениц, и маленький цветник радовал взор всех проходивших мимо домика миссис Аткинс.

За этими занятиями заставали бабушку ребята, приходившие, как обычно, слушать продолжение рассказа. Ребята очень скучали в пыльном городе. Не хотелось ни играть, ни читать, даже бейсбол был заброшен, и школьная команда совсем растренировалась. И только бабушкина история продолжала всех интересовать. Бабушка и сама увлекалась не меньше своих слушателей, когда рассказывала о Джоне Брауне и его бойцах.

… Ворвавшийся в дверь ветер потушил свечу. Обе женщины вскочили:

— Кто там?

— Наполеон, — отвечал им знакомый голос глухого.

— Боже праведный! Один?…

Джен дрожащими руками нашарила спички. Bcпыхнувшая свеча осветила негра, закутанного в плащ. У Наполеона было угрюмое, забрызганное грязью лицо, он дышал, как загнанная лошадь, и еле стоял на ногах. Увидев на столе кусок хлеба, глухой схватил его и начал жадно есть. Мэри Браун и Джен смотрели на него с безмолвным страхом. Не переставая жевать, Наполеон откинул край плаща. Прикорнув у него на плече и сжимая темными ручонками большого черного кота, спала Салли.

Джен бросилась было к дочке, но глухой остановил ее:

— Не буди. Устала. Мы так бежали…

— Бежали?! — Мэри Браун поднялась со своего стула и впилась глазами в негра. — Значит…значит, все кончено!

У нее захватило дыхание. Глухой молча опустил голову.

— Так это правда?

Джен, полуоткрыв рот, глядела на обоих. Она еще не понимала. Внезапно Мэри Браун принялась трясти Наполеона за плечи:

— Говори! Говори, что там было. Говори все. Наполеон тяжело опустился на стул. Он вдруг жалобно замычал и закачался, как от боли.

— Крышка… Гроб… Все мальчики… Капитана саблей… Но жив… И Джим жив… Увезли обоих.

Мэри Браун схватилась за грудь.

— Все… все мои мальчики… — хрипло пробормотала она. — Мои дети!

Она снова затрясла Наполеона:

— Куда они девали капитана? Говори скорей! Глухой скривил лицо и покачал головой:

— Никуда не девались. Там лежат. Рядышком. Двое.

— Господи, он ничего не понимает! — застонала жена капитана. — Как мне ему объяснить?…

В этот момент взгляд ее упал на Джен. Негритянка сидела на полу и продолжала бессмысленно смотреть на глухого. Тогда, забывая на мгновение о своем собственном горе, жена капитана взяла у Наполеона спящего ребенка и положила его на руки Джен. Та перевела глаза на дочку и вдруг отчаянно зарыдала.