Н. Кальма - Черная Салли

Они забыли, что больны, и собирались сейчас же бежать запускать змея. Но погода оказалась безветренной, и бабушка, собравшаяся было силой удерживать их дома, успокоилась.

Прибежала запыхавшаяся Нэнси и положила на постель Чарли белый аккуратный узелок:

— Что это такое? Отгадайте!

От узелка шел запах ванили и сдобного теста. Круглые темные щеки Нэнси были припудрены мукой и сахарной пудрой. Она сама была похожа на пирожок.

— Ну, кто отгадает, тому самый большой кусок!

Ребята со всех сторон обнюхали узелок.

— По-моему, шладкий хворошт, — облизываясь, прошепелявил Тони.

— Чепуха! Это пудинг с изюмом, — сказал Нил.

Стан мечтательно посмотрел на Нэнси.

— Когда мама была жива, мы иногда ели такую штуку, — сказал он, — только я забыл, как она называется.

Бабушка тоже понюхала узелок:

— У меня от старости стал плохой нюх, никак не могу разобрать, какая здесь начинка.

Беппо ничего не сказал. Он только нюхал и нюхал и при этом уморительно облизывался.

— А я знаю, — Чарли сел на постели. — Это пирог со сливами.

— Угадал, угадал! — Нэнси захлопала в ладоши. — За это тебе самый большой кусок пирога!

Кто-то постучал.

— Можно? — спросил тихий голос.

В дверях показалось смущенное лицо Мэри Роч. Она боком вошла в комнату и неловко протянула Чарли что-то большое, прикрытое бумагой.

— Вот, возьми… Может, тебе понравится… Ребята с любопытством сдернули бумагу и ахнули: за стеклом маленького аквариума плавали, распушив сине-красные хвосты и переливаясь всеми цветами радуги, четыре бойцовые рыбки, так называемые «петушки». На дне желтел песок, и вьющееся водяное растение спускалось по стеклянной стенке.

Чарли блестящими глазами смотрел на девочку:

— Откуда они у тебя?

— Это мои рыбки, они мне уже надоели, — равнодушным голосом сказала Мэри. — Мне их подарили на рождение.

— Но ведь твое рождение было только на прошлой неделе! Я помню, ты мне сама говорила…

— Ну так что ж? Все-таки они мне надоели. Пожалуйста, возьми, — настаивала Мэри.

Казалось, в этот день подаркам не будет конца. Чарли и Тони с увлечением рассматривали свои сокровища.

Больные оба чувствовали себя гораздо лучше. Тони сидел в бабушкином кресле, придвинутом к постели Чарли. Он показывал всем желающим отверстие во рту. Десны Тони были залиты йодом и оттого выглядели темно-оранжевыми и очень страшными.

Чарли, одетый в пижаму, был похож на фотографический негатив: черное лицо и руки на белом фоне подушек. Одна щека у него была наискось залеплена длинной полосой розового пластыря; на лбу, где была довольно глубокая ранка, красовалась белая повязка. Несмотря на это, Чарли уже весело разговаривал и, казалось, совсем позабыл о прошлой ночи.

Подарки были со всех сторон осмотрены и одобрены. Потом Стан подмигнул Беппо. Оба они сгорали от любопытства, им не терпелось узнать, что же случилось вчера с товарищами.

— Слушайте, ребята, а ведь мы еще ничего про вас не знаем, — сказал Беппо.

— Сейчас подойдут наши, спросят, кто пробил Чарльзу череп, кто вышиб зубы Фейну, а мы им ничего не сможем ответить, — подхватил Стан.

Чарли посмотрел на Тони, Тони — на Чарли.

— Ладно, давайте я расскажу, — сказал Чарли.

— Ну, уж это ты брошь, — запротестовал Тони, — ты уже два ража рашкажывал маме ж бабушкой, теперь мой черед…

Они заспорили.

— Чудаки, рассказывайте оба, — сказал Беппо. — Пускай начинает кто-нибудь один, а другой потом станет продолжать.

— Чур, я первый! — воскликнул Чарли. — Тони шепелявит, ему трудно говорить.

— Вовсе не трудно! Пожалуйста, не беспокойся обо мне, — огрызнулся Тони, внезапно переставая шепелявить. — Ребята, начинаю я!

Всем стало смешно. Очки запрыгали на широком носу бабушки. Несмотря на то что она уже два раза слышала всю историю, она уселась на табурет и снова приготовилась слушать.

— Ладно, пускай рассказывает Тони, — сказал вдруг Чарли, — только я буду поправлять, если он где-нибудь соврет.

Тони с негодованием поглядел на товарища, но все-таки начал:

— Надо вам сказать, ребята, что в техническом клубе мне дали три премии. Одна премия была за модель грузовой машины, другая — за мой гербарий, а третья — за спектакль. Я там представлял в живых картинах Швецию, а другой парень — Норвегию, мы с ним оба стояли обнявшись, и на нас были красивые флаги. Только мы оба с ним очень потели, потому что на сцене была чертовская жара, и мы…

— Постой, постой! — закричал Беппо. — К чему ты все это плетешь?

— Как — к чему? — Тони смутился. — Я думал, что вам это интересно. Ладно, не хотите, как хотите. — И он опять начал: — Я сказал Аткинсу про электровоз, который нам сейчас показывают. Он и пристал: сведи да сведи меня в твой клуб. Мы с ним решили идти в тот самый вечер, когда нам вдруг объявили про цирк. Сами понимаете, что значит цирк: из-за него все бросишь!… Ну, когда цирк лопнул, Чарли стал меня звать слушать бабушку, а я его — смотреть электровоз.

— Конечно, электровоз перетянул, — вставил Чарли.

Бабушка усмехнулась в своем углу и покачала головой.

— Да, так вот, пока вы там собирались, мы тихонько удрали и поехали на Сто тридцать девятую улицу, — продолжал Тони. — Только вышли из подземки, смотрим — на углу, у салуна [3] Салун — харчевня. , собралась толпа.

— Большущая толпа, и в ней все больше цветные, но были и белые, — снова вставил Чарли, — и все громко кричат.

— Да. Ну, тут и мы, конечно, влезли в самую гущу и смотрим, что за скандал такой. Видим, подъезжает полицейская машина, с нее слезают полисмены и входят в салун. Тут нам говорят, что один черный парень, по имени Миле, хотел стащить с прилавка булку, но его зацапали и теперь, по слухам, бьют в подвале. «Я этого парня знаю, — говорю я Чарли, — он к нам в клуб ходит. Такой маленький, щуплый…»

— Нет, ты мне не так сказал, — перебил Чарли, — ты мне сказал: «Я его знаю по клубу, он всегда голодный ходит».

— Ну, все равно. Как я это сказал, вижу, у Чарли глаза на лоб полезли. «Надо его выручать», — говорит он мне, а сам уже локтями работает.

— Нет, это ты локтями, а я головой вперед, — вставил Чарли. — Голова в толпе — первое дело.

— Совсем как мой покойный отец, — пробормотала бабушка, — тот тоже был храбрецом и всегда заступался за слабых.

— Ну, пробились мы к самой двери салуна, глядим, а у нас перед носом полицейские куртки, — продолжал Тони. — «Нечего и думать пролезть туда, — говорю я Чарли, — погляди только на их кулачищи». Куда там! Чарли и слушать ничего не хочет. Заладил одно: «Мы должны. Нельзя так бросать Милса». А за нами шум, толкотня, цветные лезут к дверям, белые их не пускают… Вдруг полисмены замахали кулаками и давай теснить всех. Ну, мы тут не зевали: сразу в дверь и бегом по лестнице вниз…