Владислав Крапивин - Ржавчина от старых якорей

По якорю лазали два типично севастопольских (загорелых и с белыми от солнца волосами) пацана. Лет десяти. В синих школьных рубашках и пионерских галстуках. Рядом с якорем валялись пестрые ранцы

Лазали мальчишки неторопливо и цепко (отсюда и сравнение с лемурами, хотя, конечно, ребята были проворнее). Казалось, они решили прощупать якорь ладонями, коленями, ступнями и животами. И даже обнюхать его. На серых просторных брюках одного и парусиновых шортиках другого была коричневая ржавая пыль. На ладонях и на носах тоже. Сочетание чугунной якорной монументальности и живого ребячьего любопытства показалось мне весьма выразительным. Я нацелился своим «Зенитом». Мальчишка с носом-клювиком и круглыми птичьими глазами (он в этот момент балансировал на веретене) доброжелательно спросил:

– Может, нам пока спрыгнуть? Чтобы не мешать.

– Ни в коем случае! Вы прекрасно вписываетесь в кадр…

– Тогда я вот так! – второй пацаненок, курносый и круглоухий, забрался на верхушку торчащего штока и уселся там, обхватив гнилое дерево крепкими, кофейного цвета ногами.

– Отлично! – Я сделал несколько кадров. – Благодарю вас, джентльмены.

Джентльмены проворно спустились с якоря и вытянули носы к моему аппарату. На носу, похожем на сапожек сидели три веснушки, более светлые, чем загар. Обладатель веснушек с видом знатока мизинцем на объектив:

– Это «Индустар»?

– Это «Гелиос»…

Мы разговорились. Того, что с носом-клювиком, звали Владиком, а его приятеля Шуркой. Оба учились в четвертом классе ближней школы. Они честно сообщили, что удрали с продлёнки, «потому что там все по расписанию, как в гарнизоне».

Поговорили о якоре. Пришли к выводу, что он, скорее всего, с линейного парусного корабля времен Первой обороны. Потом ребята помогли мне отколупнуть пластинку ржавчины. Я честно сказал, зачем она мне, и мальчишки отнеслись с пониманием. Шурка опять подобрался к штоку, отломил от него щепку. Предложил:

– Может, вам и деревяшку надо? Тоже на память.

Но я сказал, что не надо. Если все туристы начнут отламывать, скоро от штока ничего не останется. Вон какой он старый и рыхлый.

– Да… – Шурка погладил трухлявое дерево. – И дырчатый весь. Будто в нем пчелы свои жилища устроили.

– Это не пчелы. Это его источили морские черви.

Я рассказал мальчишкам все, что читал про корабельного червя торедо – в повести Константина Паустовского «Черное море». Как они точат подводные балки, сваи и деревянные корпуса шхун и баркентин.

Владик сморщил нос-клювик.

вдруг срифмовал он. И засмеялся – видно, сам удивился такому своему «сочинению».

А Шурка смех не поддержал. Глянул с высоты серыми озабоченными глазами:

– А на людей они не нападают? А то полезешь купаться у свай, а такой в тебя воткнется незаметно… А утром проснешься и весь в дырках, как это… – Он хлопнул по штоку и опасливо повертел ногой, словно уже сейчас боялся увидеть на ней частые черные отверстия.

– Ага! – подскочил Владик с прежней веселостью. – Будто в тебя из десяти «шмайсеров»! Та-та-та-та-та!..

Тревога скребнула меня противным коготком. Хотя в ту пору тихо еще было и в Карабахе, и в Сумгаите, и в Абхазии, и в Чечне. И во всяких других «точках», которые теперь зовут горячими. И казалось, что тихо будет всегда…

На площадку с якорем я приходил и после, в разные годы. Там появились и другие старинные якоря – всяких видов и конструкций. Целая коллекция. Первый якорь-старожил теперь ничем не выделялся среди них. Но я все же отыскивал его глазами. Тех мальчишек я больше никогда не встречал. Но запомнил их. Казалось бы и встреча была мимолетная, пустяковая, и снимков не осталось (испортил пленку при проявлении), а вот помню до сих пор. «Будто в тебя из десяти «шмайсеров»… – и снова холодок в душе.

Когда прощались, Владик весело сказал мне:

– А хорошо такой якорек в целом виде домой на память! А?

Я ответил серьезно:

– Не надо. В целом виде у меня есть. Правда, чуть поменьше.

Мальчишки одинаково приоткрыли рты.

– Откуда? – недоверчиво сказал курносый Шурка.

– С Балтики привез как-то… – Я помахал беглым четвероклассникам рукой и пошел к бастиону, стараясь не наступать на листья платанов, которые шуршали по гравию, как живые…

Я не соврал севастопольским пацанам. Настоящий якорь в ту пору у меня действительно был. То есть не у меня, а в ребячьей флотилии «Каравелла», которой я тогда командовал. Но в ту пору «Каравелла» и дом родной для меня было одно и то же.

Якорь мы раздобыли в Риге. В августе 1969 года журнал «Вожатый» организовал там для ребят морскую игру «Нептун Балтийского моря».

…Иногда просто жуть берет, о каких давних временах я рассказываю. А кажется, все было только вчера. Перечитываю вахтенный журнал «Каравеллы» тех дней и будто слышу голоса ребят. А они давно уже не ребята. И судьбы у них ох какие разные. Один, говорят, спился после армии. Другой бросил отряд, выдал каравелльские тайны местной шпане, стал у нее своим человеком и в конце концов сгинул в тюрьме – то ли покончил с собой, то ли убили… Нет на свете и замечательных братьев Фалалеевых. Андрей умер от болезней, а младшего, Володьку, убили бандиты, когда он шел с завода с получкой в кармане… Но большинство все-таки живет более или менее благополучно. Кое-кто уже нянчит внуков. И, встречаясь, мы вспоминаем «нептуновские дни», будто недавнее прошлое. Вспоминаем парусники, простор Рижского залива, желтые кувшинки в тихих заводях Даугавы, шумные спартакиады, шлюпочные гонки, друзей из других городов, молодого штурмана со шхуны «Кодор» Захара Липшица и операцию «Лебяжий пух», целью которой было добывание якоря…

В Ригу (которой тогда и не снилось, что она для России когда-то станет заграницей) съехались несколько ребячьих морских отрядов. Кроме нашей «Каравеллы» – два из Москвы и один из Севастополя. И был еще местный морской клуб – «Экватор», хозяева плавучей базы, на которой мы поселились.

База – этакая тупоносая баржа с деревянной казармой на палубе – была ошвартована у причала на острове К и псала. Длинный остров лежит на Даугаве посреди города. С палубы мы видели шпили соборов на дальнем берегу и желтый старинный замок, где в ту пору находился рижский Дворец пионеров.

Мы конечно побывали в этом замке. К нему примыкает круглая крепостная башня, в ней тогда был не то морской клуб, не то музей. В небольших круглых залах, расположенных один над другим, темнели у стен старинные камины. К стенам прислонялись якоря разных размеров – от шлюпочных малюток до весьма внушительных, выше меня ростом. Но о том, чтобы выпросить на память хотя бы самый крошечный якорь, конечно, не могло быть и речи. Посреди залов стояли нактоузы с большущими корабельными компасами разных конструкций, висели на стенах штурвалы, судовые фонари и кольца толстенных канатов. А в верхнем помещении стояла двухметровая модель бригантины.