Владислав Крапивин - Взрыв Генерального штаба

Лён оглянулся опять. Изорвал в мельчайшие клочки бумажку, пустил их по ветерку. Потом бросил в заросли дрока пустые пластмассовые половинки, засвистел и направился “домой”.

Безоблачный горячий день медленно тек над бастионами. Словно разогретый солнцем воздух. Несколько туристов разморенно бродили по крепости. Море чуть плескалось у бастионных подножий.

Лён отыскал Зорко у воды, под скалами.

Спешить было совершенно некуда. Зорко и Лён искупались, попрыгали в воду с горячих камней, погонялись за маленькими резвыми крабами (это были, конечно, крабы-пацанята, они любили играть). Полежали рядышком на песке, перемешанном с мелкой галькой. Потом Зорко искал раковины, а Лён помогал ему.

Раковины были не большие, но красивые, разных форм и расцветок. Зорко и раньше их собирал. Чистил, промывал, сушил на бастионном парапете. Некоторым он придумывал имена – самые неожиданные: Штопоренок, Тетя Клава, Микки-Маус и даже почему-то Лихорадка…

А на этот раз он отыскал круглую, с широкой щелью раковину-великаншу. Она была серая, бугристая снаружи, а в щели светилась желто-оранжевая глубина.

– Ух, какая! – Зорко поднес раковину к уху. – Поет… Лён, послушай.

Лён послушал.

– Да, гудит… Как ты ее назовешь?

– Улыбка клоуна! Смотри, какой большущий рот… Или нет… я потом придумаю.

Зорко оставил раковину в руках у Лёна и ускакал вперед – резвый, как Тиви.

Давно уже ухнула над бастионом карронада (напугала ленивых туристов).

Лён догнал Зорко.

– Что-то Динки нет. Обычно она прибегает вскоре после выстрела.

– Ах, что-то Диночки долго нет! Ах, кажется, кто-то страдает! – пропел Зорко.

– Ах, кто-то заработает подзатыльник!

Зорко засмеялся и упрыгал в тень горбатой скалы.

Там он лег на плоский камень, хитро глянул на Лёна и что-то начал выводить на песке пальцем. Потом увлекся и больше не оглядывался.

Лён крадучись подошел. На песке было нацарапано:

L-Динка + Lён = Lю…

Зорко с тихим сопением выводил букву “б”.

– Та-ак… – зловеще сказал Лён.

– Ой… – Зорко дернулся, но понял, что ему не удрать. Зажмурился, лег щекой на камень и жалобно выговорил:

– Это шутка. Такая ма-аленькая забавная шуточка… Я больше не буду.

– Конечно, не будешь, злорадно пообещал Лён. – Утопленники не шутят…

Он сгреб Зорко с камня и потащил на скалистый двухметровый выступ.

– Ай!.. Ой… – Зорко дурашливо махал руками и ногами. – Спасите! Меня хотят скормить акулам!

– Хотят, хотят… – Лён принес его на каменную кромку. – Есть у тебя последнее желание?

– Нет… Ой, есть! Пусть одна длинная очкастая девица каждый год в этот день приносит на берег цветочки. В память о невинно погибшем… Ай!..

Лён кинул его в зеленую прозрачную воду – под выступом было глубоко. В этой воде Зорко сразу превратился из облупленно-коричневого в бледно желтого. Забарахтался, пустил пузыри. И стал опускаться на дно.

Конечно же, он дурачился, Но Лён обмер от мгновенного страха. И сиганул с камня. В зеленой прозрачности он разглядел Зорко – руки и ноги у того двигались беспомощно, как водоросли. Лён ухватил Зорко под мышку левой рукой, а правой сделал несколько сильных гребков.

На поверхности Зорко забарахтался, засмеялся и вырвался. Вразмашку добрался до пляжа. Заплясал на песке:

– Испугался, что я правда потону, да?!

Лён сделал вид, что хочет догнать его. Зорко отбежал и бросил в Лёна пригоршней мелкой гальки. Потом растянулся на песке.

– Лежачего не бьют.

– Хитрый, – вздохнул Лён и упал рядом.

– Ага, я хитрый, – согласился Зорко. С непонятной грустинкой. – Думаешь, почему меня иногда звали Зорито?

– Ну почему… Уменьшительно от Зорко.

– Не-а! Не от Зорко, а от “Зорро”. Есть такое кино – про благородного разбойника. Его прозвали Зорро. А по-испански это значит “Лиса”.

– Я знаю, мы учили испанский в интернате. И кино я видел…

– Ну вот! Значит, должен понимать. “Зорро” – “Лиса”, а “Зорито” – “Лисенок”…

Лён смотрел с сомнением.

– Не похож ты на лисенка.

Зорко уткнулся в песок острым подбородком. Левой пяткой почесал правую щиколотку.

– Это я снаружи не похож. А внутри я хитрый. Изворотливый…

– Кто? Ты?!

– Ага… Я лучше всех прятался в кустах, когда играли в горное восстание… И умел притворяться…

– Как притворяться? – насупленно спросил Лён.

– Ну… умел смеяться, когда хотелось плакать… – Зорко поглубже зарылся подбородком в песок. По нижнюю губу. Отдул песчинки.

“И часто так бывало?” – хотел спросить Лён, однако не решился. Зато возразил уверенно:

– И все-таки “зорито” – не “лисенок”.

– Это почему? – капризно сказал Зорко.

– Во-первых, тогда надо было бы говорить раскатисто, с двумя “р” – “Зоррито”…

– Это писать надо с двумя, а говорить можно и так…

“Просто у тебя, у голубка, проскакивает йосский акцент, – усмехнулся про себя Лён. – Йоссы звук “р” всегда глотают…” И хотел спорить дальше:

– А во-вторых…

Но тут их позвал с бастиона старик Август…

Динка появилась только вечером – когда Зорко и Лён сидели на парапете и смотрели на заходящее солнце. Сегодня оно уходило в сизую дымку, и ярких красок не было.

Зорко и Лён раздвинулись, Динка села между ними. Оправила школьную юбочку, закачала ногами. Ноги снова были в мелких порезах и травинках – как в день знакомства.

– Ты что, по болотам гуляешь? – неловко спросил Лён. Потому что Динка заметила, как он разглядывает ее ноги.

– Конечно! Каждую пятницу, а то и чаще. Только там не совсем болота, а заросшие пуды с островками и кочками. На одном островке живет Ермилка.

– Кто?! – звонко удивился Зорко.

– Мальчик такой. Чуть поменьше тебя…

– А… как он там живет? Зачем?

– Живет и все…

– Беженец? – спросил Лён.

– Ну… можно сказать и так… У него мама и папа плыли на теплоходе “Константин”, когда его захватили йосские десантники. Всех взяли в заложники. А когда морская пехота брала “Константин” на абордаж, многих заложников там постреляли…

– Йоссы не стреляют заложников, – сумрачно сказал Зорко.

– Там не разберешь, кто стрелял. Палили с двух сторон, а про пассажиров и не думали… Вот Ермилка и остался один. И ушел туда… Он никого не хочет видеть. Вернее, не хочет, чтобы е г о видели. Говорит, что одному жить лучше. С бабочками, стрекозами и лягушатами…

– А зимой? – поежился Лён.

– У него хижина, а в ней солома и сухие камыши. Он в них зарывается и спит до весны…

– Сочиняешь, – догадался Зорко.

– Ничуть не сочиняю!

– Но он же не медвежонок!

– Нет… Но и не обыкновенный мальчик. Он…

– А чем он питается, когда не спит? – недоверчиво перебил Лён.