Владислав Крапивин - Дырчатая луна: Фантастические произведения

— Конечно, с нами такого не было, — рассудительно вставил Кустик. — Но тоже… Вот у Ника, например… Ладно, потом…

Шурка вытер лицо ладонью. Медленно встал. Солнце жарило плечи. Головки иван-чая покачивались у щек.

— Главное чудо не то, что он меня вылечил, — сказал Шурка всем. И Женьке. — Самое хорошее, что я здесь.

— Это уж точно! — обрадованно согласился Ник. С намеком, что хватит уже о грустном.

Но Шурка все-таки сказал еще:

— Они там в клинике не только сердце мне спасли. Еще и эта… психотерапия была. Чтобы страшное не вспоминалось слишком часто. По-моему, перестарались…

— Ты думаешь? — насупленно спросил Платон.

— Кое-что не помню совсем… Например, город, в котором жил. Как называется. Бабу Дусю спрашиваю, а она молчит. Боится, что мне хуже станет…

— Значит, любит, — рассудительно заметил Кустик.

Баба Дуся, конечно, любила Шурку. Но, как уже известно, зря не баловала. И, когда он появился дома, устроила нахлобучку:

— Это где же тебя черти носили, бессовестная ты личность! Ушел с утра, на часах уже четыре, а его нету и нету! В милицию уже собралась идти, вот срам-то был бы! Отвечай, где болтался!

— Баб-Дусь! Я…

— Молчи, когда старшие говорят!

Шурка с сокрушенным видом стоял посреди комнаты. Нагнулся, стал раскручивать отвороты брюк и вытряхивать оттуда листики и сорняковые семена. Глянул исподлобья:

— Ну так что? Отвечать или молчать?

— Сперва молчи, потом отвечай! Где был?

— Заигрался…

— Заигрался! На целый-то день! Один!..

— Да не один я! Познакомился! Там такие ребята…

— Вот-вот! — в голосе бабы Дуси прозвучала паническая нотка. — Началося! Связался со шпаной…

— Да не со шпаной! Наоборот! Ну, честное слово! Знаешь какие… замечательные! — Шурка выпрямился.

— Были бы замечательные, сказали бы: «Тебя небось дома ждут».

— Они и сказали. Потом… Даже проводили… А сперва мы про время позабыли. Потому что гуляли, а тут как раз дождь, а после мы сушились и рассказывали… истории всякие… Ну и вот… Баб, ты подожди ругаться, я уж сразу во всех грехах признаюсь…

— Господи-светы! Чего натворил?

— Картошку не купил. А деньги проел на мороженом… Ну, потому что они меня бананами угостили и всем пить захотелось, а больше ни у кого денег нету, только у меня… Вот я и купил на всех… Баб, я бутылки соберу и отдам. На эту сумму!

— Не хватало еще, чтобы ты по помойкам лазал! Будто мне этих денег жалко! Мне жалко, что ты такой вот, без всякого соображения! Хоть бы подумал, как бабка тут изводится…

И Шурка подумал: «А ведь правда! Какая же я свинья…» Насупился и опять начал вытряхивать сор из-за отворотов…

— Нечего тут мусорить на половики, — сумрачно сказала баба Дуся. — Сымай вообще эти штаны и рубаху. Буду на тебя эту самую… «африканку» примерять. С утра кроила, пока ты шлындал где-то…

— Ба-аб! — Шурка восторженно запрыгал, избавляясь от брюк и рубашки. — Ты… просто самая лучшая на свете из всех баб-Дусь!

— Ладно, нечего подмазываться, — начала таять она. — Чуть не уморил старую, а теперь «самая лучшая»…

— Ну как же не подмазываться, если я кругом виноват! — чистосердечно раскаялся Шурка. — Ты, если хочешь, скрути полотенце и огрей меж лопаток, как обещала…

— Брысь, бес косматый! — Баба Дуся шлепнула его, подтолкнула в свою комнатушку. — Ну-кось, надевай… Да осторожно ты, непутевый! Не сшито ведь, а только сметано…

Ткань была прохладная и легонькая. Ласковая такая после заскорузлой от дождя и сушки одежды.

— Ну, чего скажешь?

— Ба-а! Самое то!.. А знаешь, у тех пацанов, у двоих, такие же анголки. Только цветом не такие…

— Они, выходит, мальчонки вроде тебя? А я уж думала, не приведи Господь, какие-нибудь дуботолки…

— Что ты! Эти двое — как я, а еще один, он помладше. И две девчонки… девочки.

Радость от недавней встречи снова теплом разлилась по Шурке. Он размягченно сел у стола со швейной машинкой, щекой лег на обрезки ткани.

— Полегче шевелись. Расползутся швы-то…

— Не-а… — В Шурке расцветало тихое веселье. И нежность к бабе Дусе. Как он, дурак такой, недавно мог еще сомневаться: любит ее или нет?

— Баб-Дусь! Одну девочку зовут Женька…

— Это как? Евгения, значит…

— Ну да. Женька. С косами… Баб-Дусь, я в нее, кажется, влюбился. — Это он без всякого смущения, с неодолимым желанием поделиться радостью.

Баба Дуся слегка всполошилась. То ли всерьез, то ли для порядка:

— Господь с тобой! Не вздумай! В такие-то годы…

Шурка поморщился:

— Ну, я же не так…

«Так» он не хотел. Даже подумать было тошно!.. Он помнил, о чем липким шепотом говорили по ночам в интернате. И с каким трусливым придыханьем парни собирались в темноте «к девкам в гости»… И те кассеты, которые украдкой смотрели на портативном видике — его ночью вытаскивал из-под паркетных плиток владелец — Борька Хлопьев по прозвищу «Хлоп-по-ж…».

Шурка, надо признаться, тоже смотрел. Чтобы хоть на полчасика забыть о тоске, которая ночью подступала совсем без жалости. Но ему казалось, что от воровски мигающего экрана пахнет, как от немытых ног Хлопа…

Пусть, кому это надо, пыхтит и потеет от такой мерзости. Шурку же — рвать тянет. Насмотрелся, наслушался.

А Женька… Ему же ничего от нее не надо. Пускай только смотрит по-хорошему. Да иногда касалась бы кончиком косы его локтя или плеча…

Он зажмурился и прошептал:

— Я же… ничего. Просто… чтобы она — как сестренка…

И баба Дуся вдруг сказала, как Женька — без насмешки, ласково:

— Глупенький…

А он не глупенький был, а счастливый… Встал. Крутнулся на пятке.

— Баб-Дусь, все аккуратненько в самый раз! Шей!

— Ну-кось, погоди, не крутись, рукав отъехал… — Она взяла иглу с длинной нитью. Игла выскользнула из пальцев, баба Дуся успела ухватить нитку.

— Будь ты неладна, совсем пальцы инвалидные… — Игла качалась на нитке на уровне Шуркиных колен. И вдруг дернулась, потянулась к нему, как живая! Повернулась в воздухе горизонтально. Клюнула Шурку в ногу! Легонько, но… коварно так. Жутковато. Шурка взвизгнул, отскочил.

— Что? Укололся? Да как же это…

— Я… не знаю…

В груди — бешеное метанье. И трудно дышать, словно опять кубик в легких.

— Чего ты испугался-то?

А он разве знал — чего? Какой угрозы, какого намека?

Игла теперь качалась нормально, словно и не оживала, как магнитная стрелка.

Шурка подышал с усилием и часто. Кубик в легких растаял. Шурка улыбнулся.

— Я… такой вот. Почему-то с детства иголок боюсь…

Это он врал. Испугался иголки он первый раз в жизни…

Ох, да стоило ли визжать-то? И вздрагивать! Наверно, какая-нибудь случайная магнитная волна… При случае надо будет спросить у Гурского.

А когда он будет, этот случай?