Владислав Крапивин - Рассекающий пенные гребни

В чашке было холодное, горькое, пахнущее аптекой…

– М-м-м…

– Пей сейчас же! – И шлепок.

Он сглотал. И сразу опять:

– М-м-м… – разглядел унитаз, сунулся к нему головой. Выплюнул все…

– Вот и хорошо. – Старухины руки снова подняли его. – Яков! Уложи это чадо, пусть отойдет…

И вновь пришла темнота – но уже не тяжелая, а спасительная, без мук…

Очнулся Оська ранним вечером. За окном незнакомой квартиры была густая синева. Горела на столе лампа. Хозяин квартиры стоял над Оськой и глядел с высоты своего роста. Оська смутно вспомнил, что во время всей суеты старуха называла этого дядьку Яковом.

Лицо у Якова было не просто худое, а чересчур. Одна щека более впалая, чем другая, словно втянута внутрь. И на ней кривой белый шрам. Рот был большой и насмешливый. Продолговатые, непонятного цвета глаза сидели так широко, что, казалось, будто уголки их выходят за виски. А над узким лбом клочками торчала темная шевелюра с проседью.

Несмотря на проседь Яков был не старый. Примерно как Оськин отец, а то и моложе.

– Ну? – высоким голосом сказал Яков из-под потолка. – Очухался?

Оська шмыгнул носом. Прислушался к себе. Стыдливо сказал:

– Ага…

– Тебе повезло, – усмехнулся Яков. – Ты принял самую подходящую дозу. Не такую, чтобы помереть, но достаточную, чтобы понять, какая это… блевотина.

Оська содрогнулся и тяжело задышал. Он помнил, что с ним было. Скомканно, обрывками, но помнил.

– Перебирайся в кресло, я поправлю постель.

Оська зашевелился и понял, что он в большущей пижамной куртке на голое тело. Сел. Качнул головой. Она не кружилась, только была какой-то чересчур пустой… Боясь нового приступа дурноты, Оська неловко перебрался в кресло. Натянул подол на ноги.

Яков разгладил простыню, взбил подушку – словно готовил постель для кого-то еще.

– А одежда? – боязливо спросил Оська. – Она где?

Яков шагнул к столу.

– Одежда подождет. Она пока ни к чему. По крайней мере, штаны. Мы еще не закончили программу. Была санитарная часть, а теперь, после антракта, предстоит воспитательная.

“О-о-о…” – раздалось внутри у Оськи. Похоже на вскрик Норика на обрыве, когда тот ужаснулся высоты. Оська съежился и замер.

Яков со стола взял длинный тонкий предмет.

– Известно тебе, что это такое?

– Ну что… линейка это… – бормотнул Оська.

– Правильно. А точнее, половина раздвижной штурманской линейки. Для нашего дела хватит и этой половины. Очень радикальное средство для прочистки мозгов и повышения здравомыслия у начинающих токсикоманов. Путем резкого соприкосновения с их кормовой частью…

Оська ощутил полную неспособность к сопротивлению. И покорность судьбе. Как тогда, при первой встрече с Сильвером. Но из последних слабеньких сил выдавил:

– Это же… нельзя…

– Почему, позвольте вас, сударь, спросить?

Оська опять засопел.

– Ну, потому что… нарушение прав человека… – “Вот дурак-то…”

– В самом деле? – ядовито отозвался Яков. – Допустим. Но похож ли ты был на человека, когда там, на улице… пардон, заблевал всю обочину?

Оська тряхнула судорога. “Так тебе и надо, скотина”, – сказал он себе. Но не было сил злиться даже на себя. И спорить не было сил. И все же он возразил жалобно:

– Но сейчас-то… я ведь уже похож… немного…

– Гм… – Яков похлопал о ладонь линейкой. – Я вижу, у нас нестыковка мнений. Значит, нужен третейский судья. Знаешь, кто это такой?

– Это… третий человек, что ли?

– Именно! И для этой роли лучше других подойдет твоя мама. Позвоним ей и спросим, как она отнесется к намеченной воспитательной мере. Когда узнает про все, что случилось…

“Этого еще не хватало! Мало она, что ли, изводится из-за отца!” Зареветь бы отчаянно: “Не надо! Пожалуйста!” Но вместо этого он слабенько попытался обратить дело в шутку:

– А ябедничать нехорошо…

– А нюхать всякую дрянь хорошо?

– Я… это случайно. Первый раз.

– Догадываюсь. Вот и надо принять меры, чтобы первый и последний… Ну что? Звоним? – Он потянулся к телефону рядом с лампой.

– Вы же… все равно не знаете, куда…

– А ты не скажешь? Будешь молчать, как партизан на допросе?

– Буду, – неуверенно пообещал Оська.

– Ты думаешь, я так глуп? Пока ты тут… отдыхал, я случайно заглянул в твои карманы. И обнаружил читательский билет городской детской библиотеки, в котором и прочитал твое почтенное имя. Думаешь, трудно выяснить, где живет пятиклассник Оскар Чалка со своим семейством? У меня, друг мой, в компьютере вся адресная книга…

На столе и правда поблескивал экран монитора.

– А у нас дома нет телефона.

– А на работе у твоей мамы, Маргариты Петровны Чалка, есть. И компьютер, кстати, не нужен. С Маргаритой Петровной я встречался по делам службы этой весной. Несколько раз. Очень славно беседовали. Думаю, найдем общий язык и сейчас… И номер помню: тридцать девять, ноль три, пятьдесят два. Правильно?

Это был абсолютный конец. Но зареветь все равно не получалось.

– Так что же? Звонить? Или разберемся сами?

– Не… – горько вздохнул Оська.

– Что “не”?

– Не звонить…

– Я так и думал. Тогда укладывайся, – Яков подбородком показал на разглаженную постель. – Исполним процедуру с соблюдением всех протокольных норм.

Оська сделал последнюю безнадежную попытку:

– Я больше не буду.

– Ну-у, друг мой! Если бы это старинное заклинание избавляло всех виноватых от заслуженной кары… Ну что? Ты исчерпал все свои аргументы?

– Все… – полностью сдался Оська.

– Тогда пожалуйте…

Слабо обмирая, Оська начал выбираться из кресла. Яков оглянулся на дверь.

– Мама! Как там новое платье короля? Готово ли?

Дверь открылась. Оська опять вжался в кресло, натянул на ноги пижаму. Седая старуха (вернее, старая дама) внесла на плечиках отутюженный пиджачок и брюки. Прямо как в ателье каком-нибудь. Другой рукой, на ладони, она держала сложенное стопкой белье – рубашка там и все остальное. И сверху – янтарный шарик с цепочкой.

– Прошу, – она протянула одежду Якову. И удалилась. Ее прямая спина выражала по адресу Оськи все, чего он заслуживал.

Яков протянул плечики и белье Оське.

– Обряжайся… чудо заморское.

– А… это?

– Что?

– Ну… – Оська боязливо посмотрел на линейку.

– В следующий раз. Когда захочется снова нюхнуть чего-нибудь, приходи. Доведем дело до конца.

Оська за нерешительной дурашливой ноткой спрятал радость и стыд:

– Ладно…

Он укрылся за спинкой кресла и начал суетливо переодеваться. Чувствовал себя так, будто его и правда отделали штурманской линейкой. С соблюдением этих… протокольных норм. Но вместе с одеждой возвращалась и некоторая уверенность. Когда в штанах – ты все-таки личность.

– А куртка?