Владислав Крапивин - Рассекающий пенные гребни

Оську ни на какие допросы не вызывали. Ховрин постарался, чтобы Оська остался в тени. Конечно, приятно быть героем, но мамино спокойствие дороже. Да и безопасность – штука не лишняя…

Сам Ховрин получил несколько писем, в которых неизвестные личности обещали ему скорую и мучительную гибель. Но, кажется, обошлось.

Ховрин съездил на две недели в Среднекамск, привез новое фото жены и сына и опять с головой ушел в работу. Издательство “Парус” готовило к выпуску его книжку о бриге “Мальчик”.

Кроме того, Ховрин разыскал в Морском архиве кое-какие материалы о капитане Астахове и собирался писать о его дальнейшей судьбе. Оказалось, что бриг “Мальчик” был выброшен на берег ураганом и загорелся от упавшего в рубке фонаря. Спасти судно не было возможности. Капитан и его экипаж по мелководью, плавнями ушли на территорию “вольного города Льчевска” поскольку им грозила погоня. И после этого у капитана Астахова было еще немало приключений…

Самое удивительное, что ни Ховрин, ни Оська и никто на свете не слышали о городе Льчевске. Где он? Может, в другом пространстве? В этом следовало разобраться…

Отчаянные ребята из таможенной спецгруппы, которая взяла “Согласие”, не получили орденов и повышения званий. Но и погон не лишились – это уже хорошо…

И вообще все было хорошо. Только Сильвер начал сдавать. Даже его гладкая лысина сморщилась и стала похожа на печеное яблоко. Недавно он сказал Оське:

– Тело сохнет, а душа сопротивляется, вот ведь как. По ночам все чаще вижу себя мальчонкой, как ты и Норик. Будто бегаю с дружками по песку у моря. Просыпаюсь и ничего понять не могу. Не верю сперва, что мне седьмой десяток. А потом… В общем, несправедливость природы какая-то.

Сейчас Оська рассказал про это Норику и Вертунчику.

– А коллекцию свою он хочет отдать Морскому музею. Ну, может, не сейчас еще, а когда совсем уж… Сын заставляет его в дом перебраться. “Хватит, – говорит, – жить как подземный отшельник, ты там совсем здоровья лишишься”…

– И Даниэля отдаст в музей? – насупился Норик.

– А вот и нет! – с удовольствием сообщил Оська. – Даниэля он отдаст капитану Грише на “Маринку”. Они ее там сейчас ремонтируют. Хотят сделать так, чтобы больше походила на старинную. Бушприт удлинят. А под бушпритом – Даниэль. Снова пойдет в море.

– Имя девчоночье, а на носу пацан. Так разве бывает? – усомнился Вертунчик.

– “Маринка”… это даже и не имя, если говорить точно… – Оська повторил рассуждения капитана Гриши. – Это, скорее, тип судна. Есть еще две таких шхуны, в Карске и в Заветном. Их тоже называют маринками, а имена – “Том Сойер” и “Легенда”… А эта будет “Мальчик”. В память о бриге капитана Астахова.

– Нас-то хоть прокатят? – ревниво спросил Норик.

– Там будут сменные ребячьи экипажи. Мы можем сделать свой.

– А медкомиссия? – опасливо спросил Норик.

– Ну какая там комиссия! Ведь не вокруг же света… В их флотилию всех берут, даже близоруких.

– Ось… а полоска больше не появляется?

– Не-а…

Темную полоску – тень ватер-штага – Оська больше ни разу не видел после той ночи на “Согласии”. Наверно, потому, что сделал свое дело – спас заложников.

У конца решетчатого забора, на пустом вытоптанном пятачке земли, сидел на корточках мальчик. Странный такой. Среди уличной пестроты он был… ну, как полоска незасаженной земли на яркой клумбе. В черных брюках, в черной футболке с длинными рукавами. И косая длинная челка мальчишки была очень темная. Из-под нее он поглядывал на прохожих.

Был он помладше Оськи и Норика, постарше Вертунчика.

Прохожие, может быть, удивлялись сумрачному виду мальчишки, но ничуть не удивлялись другому – тому, что перед мальчиком раскрыт обшарпанный чемодан и в нем почти до верха насыпаны солдатики. Всякие. Пластмассовые, оловянные, бронзовые, из дерева и пластилина. Пехотинцы, мотоциклисты, знаменосцы, рыцари, гусары, легионеры Цезаря…

Почти все знали, что есть в Городе особый обычай. Когда мальчик подрастает и кажется ему, что пора кончать игры в солдатики, он выходит на улицу, в парк или к рынку, садится на обочине и вот так открывает для прохожих свои сокровища. Бери, кто хочет!

Люди проходят и берут. Взрослые для своих детей, ребятишки для игр. Только нельзя жадничать и хватать горстями. Даже “малосольные” чтут закон: не налетают, не пытаются разграбить. Берут как все и как все говорят спасибо.

Оська, Норик и Вертунчик сели на корточки у чемодана. Мальчик взглянул из-под челки без улыбки, но по-доброму. И глаза не черные, как весь он, а серые…

– Можно? – спросил Оська.

– Конечно… Только по одному солдатику.

– А выбирать можно?

– Пожалуйста.

Норик выбрал тяжелого конного рыцаря.

Оська – барабанщика. Не такого, как прежний. Тот был из белого сплава, а этот – медный. И мундир не такой, и на голове не кивер, а фуражка. Но все равно барабанщик. Он, конечно, не станет ольчиком, но будет хотя бы памятью о старом.

Вертунчик взял оловянного матросика. И спросил:

– А можно для Бориски и Вовчика?

– Ну, возьми… если отдашь им.

– Я отдам… – Вертунчик взял еще гусара на коне и гладиатора. Подумал и задал новый вопрос:

– Ты ведь вроде бы не такой уж большой. Разве уже не играешь?

Оська и Норик с двух сторон дернули любопытного Вертунчика: зачем суешься в несвое дело. Но мальчик не удивился, не обиделся.

– А я в солдатиков никогда не играл. Это не мои, а брата… А он уже большой…

Что-то было в его голосе необычное. Какая-то скрытая жалоба, что ли. И тревога…

И Оська, Норик, Вертунчик не встали, не пошли сразу прочь. Норик шепотом спросил:

– А брат… С ним – что?

Наверно, увидел мальчишка сочувствие. Понял: эти трое чуют что-то.

– Брат… он совсем большой. А все не расставался с ними. А весной ушел в Хатта-даг, добровольцем. И пропал там, четыре месяца нет писем… Мы думаем, может, все-таки живой, в плен попал или в заложники. Мама уехала туда, искать, а сестра, она тоже большая уже, нашла чемодан и говорит: “Играл, играл в войну и доигрался… Не могу видеть, сердце болит. Иди раздай их, может, это принесет удачу…”

– Много он накопил их, – вздохнул Вертунчик. Наверно, не знал, что еще сказать.

– Много… А я загадал: если раздам их по одному за сегодняшний день, тогда… все будет хорошо.

Оська нащупал на груди шарик: “Пусть будет…” Но это был его шарик, а не мальчика.

Когда отошли, Норик придержал шаги.

– Ось! А если сказать ему про Цепь? Чтобы он как мы… Тогда, наверно, точно у него сбудется. А?

– Наверно…

– Идем!

– Не идем.

– Почему?

– А если он загремит? Было у мамы два сына, а… сколько останется?

– Но мы же полезем вместе с ним! Как ты тогда со мной!

– Я вот тебе полезу! Мы обещали Сильверу, что никогда…