Ксения Сергеева - Пустогрань [litres]

Они переругивались еще несколько минут. Маричка не вслушивалась в разговор, но понемногу оживала. То ли от потока яркого лампового неона, то ли от того, что запах грозы удалось забрать с собой и он проникал все глубже, восстанавливая силы, Маричка вновь почувствовала себя собой; она не была пустой оболочкой, в ней жила она сама и что-то еще. Словно для этого освободилось в ней место. А раньше этого места не хватало.

Локтем Маричка чувствовала зеркало в кармане Венецианца. Круглое, с резной ручкой и богатой оправой. Наверняка такое же страшное, как и в квартире-городе. Но чем ярче Маричка представляла себе, как выглядит эта вещичка, тем больше хотелось посмотреть на нее. Призрачные отражения уже не пугали, а притягивали. Их хотелось рассматривать. До жадности, похожей на чувство сильнейшего голода.

Маричка безвольно опустила руку. Безвольно – и аккуратно, чтобы Венецианец не почувствовал прикосновения. Она сжала пальцы вокруг зеркальной оправы, почувствовала резные листья, каждую жилку, на которую не поскупился ювелир, каждый драгоценный камень, вплетенный в рисунок цветов и капель росы. Идеально гладкая поверхность зеркала вдруг стала влажной и вязкой, как будто опускаешь подушечки пальцев в желе. Маричка облизнула губы.

Венецианец продолжал что-то доказывать высокому и прямоугольному Охотнику, а Маричка уже вынимала зеркало. Она чувствовала, как оно тянется к ней, чувствовала, сколько в пальцах силы и ловкости. Как от пальцев они проникают в руки, колени, плечи, снимают отечность с шеи, глаза словно умылись родниковой водой… Маричка заметила кафельный пол с трещинами, высокие крашеные стены, мигающие над головой лампы. Иногда встречались стайки стульев, охранники и пленница проходили мимо запертых дверей, портретов незнакомцев. Все повторялось, словно они ходили кругами: каждый новый штрих через несколько шагов находил своего двойника. Все как в кино. Ненастоящее. Похожее на еще один сон, сотворенный сумасшедшим.

Маричка почувствовала вдруг, как пол уходит из-под ног. Она упала, и зеркало оказалось у нее на коленях, прямо напротив лица. В нем – страшная картина будущего. Черный город дотлевал. Уже смело грозой клубы дыма, но птичьи стаи еще не вились в поисках знакомых чердаков. Каждый дом подчистую вылизан огнем. Ни одной краски не осталось больше, кроме оттенков черного и серого. Гарь и мгла. И одиночество. Никого вокруг. Только тишина. И вот она стоит посреди площади, а в ладони сжимает рыбьи черепки, превращающиеся в белесую труху. Из-за туч барабанчика-солнца не видно, но Маричка знает, что вот-вот он закатиться за горизонт, потому что некому будет на него смотреть и воссоздавать день ото дня. За обрушившимся куском колонны – чья-то рука. Неподвижные пальцы подняты к небу, но уже никогда ни к чему не прикоснутся. В них больше нет сил, чтобы сжимать яркие ручки огромных чашек с чаем. Маричка двинулась неизвестно куда, споткнулась, бросила взгляд под ноги. Трупик задохнувшейся черной кошки. Маричка содрогнулась. Кто-то побросал вещи, в панике позабыв захватить с собой чемодан. Чемодан ощерился замками и безмолвно кричал в небо… Маричка ужаснулась, кошмар был вокруг, он сочился из камней, рассыпался обугленной бумагой, вился вокруг стен и стелился по ступеням. Он заворачивал Маричку в плотный саван, а она дышала им, дышала, дышала…

– А вот и ты. – Охотник улыбнулся ей.

Он по-прежнему выглядел ужасающе: тонкий рот, кнопки-глаза и белое, словно подсвеченное фонарем, лицо без единой морщинки и изгиба. Охотник смотрел на нее сверху вниз и не двигался.

Маричка не вздрогнула, она оглядывалась в поисках своего видения.

Сожженного города вокруг нет. Она снова посреди сцены странного театра, только на этот раз в декорациях. По кубам разных размеров и цветов рассыпаны черные бутоны роз, а занавес, вычищенный от пыли, золотится в колебании свечей. С потолка свисают резные клетки, в них бьются стрижи, ломают крылышки, клетки слишком малы для них. Вместо кресел – черные могильные плиты, меняющие очертания под бликами взволнованных огней.

– Ну, – Охотник окинул взглядом сцену, – тебе нравится наше маленькое представление?

– Нет. – Маричка почувствовала в кармане йо-йо и сжала ладонь. Габриэлло пропал, как только она пришла в себя. Маричка обшарила пол темницы, но не нашла и следа. А теперь он снова здесь. Верный друг, почему же ты прятался? Вывалился не в то зеркало?

Охотник обиженно нахохлился, но Маричка не поверила ни единому его движению. Он обошел девочку, но Маричка не повернулась за ним. Она смотрела в черный проем оркестровой ямы и молчала.

– Почему же тебе не понравилось? Мы так постарались. Ты смешная девочка. Ненароком убить одного из моих лучших шпионов, ворваться ко мне без предупреждения, а потом еще и презрительно отзываться о моем интерьере, надо же!

Маричка глубоко вдохнула, колени налились такой тяжестью, будто к ним привязали гири, ладони в карманах вспотели.

– О чем ты говоришь?

– Что? Я говорю, что ты очень невоспитанная девочка.

– Ты сказал, я убила…

– Ну а как ты думаешь, что происходит с одаренным, когда у него не просто забирают Зерно, но еще и используют по назначению? – Охотник потер длинные ладони и присел на один из кубов. Сейчас он притворялся уставшим учителем, объясняющим туповатому студенту скучный урок.

– Но я не…

– Ты уничтожила зеркало, дурында! – Рот Охотника скривился, он захохотал. – Ты его сожрала, втянула в себя, вынула из нашего дорогого Венецианца все, что в нем было, не успокоилась корочкой хлеба, а украла весь каравай! Бедняжка даже не успел сообразить, что происходит! Ну как, вкусненько тебе, малышка?

Хохот сотрясал весь зал, Маричку колотило, она шарила по одежде в попытках найти зеркало. Как же так? Что случилось? Что это чудовище подстроило?!

Охотник резко прекратил смеяться. Тишина резанула Маричку лезвием, слышалось только хищное дыхание. Она яростно сжимала Габриэлло в кулаке. Кубы то сжимались, то расширялись, они меняли цвет, а бутоны из черных становились угольно-алыми, пожар в них затухал, и они один за другим рассыпались в пепел.

– Ой-ой-ой, прекрати, ты так ненароком устроишь маленький беспорядок в моей тихой обители. Ну что ты уставилась, прекрати палить мои цветочки! – Охотник с трагичной миной размял пепел между пальцами. – Кто бы мог подумать, что, наевшись зеркал, можно так весело проводить время, а?

Он смотрел на Маричку с прежним самодовольством, но что-то в его поведении поменялось. Он стал двигаться резче, голос изменился: стал тише и слабо подрагивал. Маричка еще сильнее сжала йо-йо.

– А я и правда нашел чудо. Удивительное чудо, о котором рассказала записка. Но она молчала, что все будет так просто! Я искал порталы, я искал небоскребы и горы, я заглянул в каждый грот на глубине океана, но все оказалось проще некуда! Сохранить и приумножить может не место, не бобовое зернышко, а маленькая прожорливая девочка из дома № 87!