Питер Грю - Письма на чердак [litres]

– Но почему тогда она здесь? А не на Солнечной Стороне?

Царь пожал плечами.

– Что-то тогда пошло не так. Чары на крови самые сильные, но непредсказуемые одновременно. Так получилось, что она случайно оказалась не на той стороне.

Князь, стоя рядом с Царём, кивнула:

– Это правда, Герман. Твоя невеста – Амулетное Дерево. Мне же ты веришь?

Герман смотрел на свою рыжую подругу. Подругу ли? В первую очередь она СамСвет Царя. Встала вот привычно по правую руку от него. Это место её, что бы там ни говорил Царь.

– И если она сказала тебе о доме, значит, только ты ей можешь помочь, – отозвался призрак.

Герману казалось, что он никогда не принимал решение сам. Все всегда всё знали за него, давили, убеждали. Из своего у него была только кровь: оживляющая рисунки в Тёмном Уголке, дающая облегчение в Задорожье. Хоть что-то было только его.

Герман медленно встал и сгорбился перед Царём. Толстовка не по размеру висела на его тощей фигуре, рукава прятали руки в порезах, а капюшон покрывал голову.

– Что от меня нужно? – глухо спросил он, глядя в землю.

Царь повернулся к Князю:

– Как твои животные относятся к наездникам?

Князь передёрнула плечами:

– Они слушаются меня.

Царь впился красными глазами в мальчика:

– Герман, твои силы нужно беречь. Поэтому никаких крыльев. Полетишь на химере.

Герман покорно кивнул. Глаза Князя тревожно метались между Царём и Германом. Потом она отвернулась и свистнула химерам. Царь медленно взмахнул гигантскими крыльями и поднялся в воздух.

Бука, отстранённо сидевший на корне нагорника, словно он ни при чём, неожиданно заговорил:

– Знаешь, почему мы зовём нашу бывшую правительницу Подлой? Потому что она подставила другого призрака, и он умер. Мы презираем убийства. В нашем мире они наказываются порицанием и… уничтожением.

Герман кивнул.

– Я понимаю. В нашем мире так же.

– Будь осторожен. Призраки могут навредить тебе.

– Одну Мурку я уже предал: не был с ней в момент, когда она во мне нуждалась. Я сделаю всё, чтобы Мурка моя была счастлива, – сказал Герман.

– Она никогда не полюбит тебя. Она слишком мудрёно устроена. В ней нет места для любви, – попытался объяснить Бука своему подорожнику.

– Ничего, во мне любви хватит на нас двоих, – сказал Герман, сурово взглянув на наставника.

Химеры резво подлетели и запрыгали вокруг Князя. Змеи-хвосты вытягивались вперёд львиных носов, стараясь оплести девочке запястья, а она, хихикая, зарывала руки в густые красные гривы.

– Герман, садись на Пуговку! – скомандовала Князь. – Она более спокойная. Я буду управлять ей сама. Ты, главное, держись. Бука, ты с нами?

– Нет! Нет! – замахал руками Бука. – Вы там сами как-нибудь. Не желаю в этом участвовать!

И горько хмыкнул:

– Я единственный наставник, который не знает, что вытворяет его СамСвет.

– Не обижайся, Бука, – сказал Герман, забравшись на химеру и вцепившись в её огненную гриву. – Так получается. Так получилось.

Здравствуй, Бархата.

Всё самое сложное, конечно, достаётся рассказчику. Я так хотела найти описание той трагедии в дневнике Князя или услышать что-либо от Германа. Но нет. Кажется иногда, что, если о чём-то упорно молчать, оно сотрётся, забудется. Но на самом деле никуда не исчезнет – вцепится когтями в настоящее, протянет щупальца в будущее. Решишь игнорировать – и проблема разрастётся, займёт всё место, как сорняки на грядке. И тогда ой как нелегко будет распутать всё то, что накрутилось-навертелось, пока ты молчал.

Поэтому я, собирающая все кусочки этой пыльной истории, не могу пропустить убийство Подсолнух.

Мы полетели в Водянистый Лес все вместе: я, Гном, Бархата, Плед, Ищу и её подорожник Ганс. Конечно, на прозрачной лодке. Я так и не привыкла к ней.

– Почему мы понимаем друг друга, Ганс? – пристал Гном к юноше. – Ты так хорошо говоришь на нашем языке?

– Мы все тут говорим на одном языке, – хмыкнул Ганс.

– Это правда, – подтвердила Бархата. – Все СамСветы в Тёмном Уголке понимают друг друга.

Но вдруг её лицо стало серьёзным.

– Кажется, мы опоздали.

Я проследила за взглядом Бархаты и увидела, как из Водянистого Леса вылетело несколько расплывчатых фигур. На таком расстоянии я не могла разглядеть, кто это. Бархата крутанула руль, направляя лодку в то место, откуда они поднялись.

– Плохое у меня предчувствие, – сказала Бархата, прикоснувшись к венку из веток.

Она всегда так делала, когда волновалась. Плед тихо сидел на дне лодки – я не узнавала своего наставника-непоседу.

– Случилась беда, – нахмурился Ганс.

– А какой у тебя талант? – спросил вдруг Гном, прокручивая в голове, наверное, предстоящую битву.

Но Ганс лишь отмахнулся: не до этого сейчас.

Наша лодка подлетела к небольшому холму, у подножия которого гигантский нагорник опутал корнями небольшое жилище, словно спрут, поймавший добычу.

А на полянке перед деревом, разметав в стороны тонкие длинные руки, лежала она – призрачная девушка, которой на празднике я отдала цветок. Он всё ещё был в её волосах. Маленькая фиолетовая звёздочка сон-травы.

– Опоздали, – вздохнула Бархата.

Ганс вдруг поднялся с прозрачной скамейки и выпрыгнул из лодки прямо на спину подлетевшей Ищу. Я отчаянно пискнула.

Не понимаю, как вообще на это можно решиться? У СамСветов, конечно, есть таланты, но не девять ведь жизней, как у кошек!

Ищу спикировала вниз и подлетела к призрачной девушке.

Мёртвый призрак казался хрустальным, как наша лодка, почти прозрачным и выцветшим. Девушка лежала скрюченная, словно ребёнок в животе матери, и только руки разметались в стороны, будто перед гибелью она хотела кого-то обнять.

Но ведь призрака почти невозможно убить! Почти.

Ганс слез со спины Ищу и подбежал к Подсолнух. Он сел возле неё и коснулся тающей руки.

И тут перед глазами заметались всполохи света, цветные пятна, а потом вспышки видений. Я увидела Царя, его бордовые страшные глаза, жёсткий плащ и железные крылья. Рядом с ним – золотисто-красные чудовища с львиными головами и худая девушка с копной рыжих волос. А впереди – мрачный юноша с вытянутой рукой. В его ладони что-то…

И тут вспышка боли.

Лодку тряхнуло. Я непонимающе оглядела остальных. Но в их глазах тоже застыли растерянность и испуг. Даже у Бархаты.

Талант Ганса заключался в возможности видеть прошлое и передавать видение остальным. Воры убили Подсолнух. Забрали её корни.

Она же была такой милой, открытой и нежной, пыталась подарить цветок Гансу. За что они с ней так? Чем помешала им эта Подсолнух с лёгкими жёлтыми волосами и длинным лягушачьим ртом?