Мила Нокс - Война на восходе

Дамочка выплыла к ним навстречу, обмахивая декольте веером. В другой руке она держала красную розу и то и дело наклоняла хорошенькую головку, чтобы понюхать цветок.

— Вы… Дама Червей? — наконец-то сумел выдавить из себя Теодор.

Барышня подмигнула:

— Да, мой милый.

Тео густо покраснел, и даже в свете факела Санда увидела, как его уши приобретают отчаянно-малиновый оттенок.

— А какие у вас характеристики? — не сдалась Санда. Она-то помнила, как Валет смутился, прочитав свои недостатки.

Дама выхватила откуда-то из-за спины пергамент и сладко замурлыкала:

— «Червовая дама привлекательна, доброжелательна и наделена природным обаянием! Сердце ее безгранично: она дарит любовь всем, кого встречает на своем пути!» — Дама подмигнула Теодору, а после — Змеевику. Парней будто половником по затылку огрели — вид у них был ошарашенный: глаза круглые, рты приоткрыты. Казалось, еще чуть-чуть, и оба бросятся к зеркалу, отпихивая друг друга.

— А недостатки? — грозно спросила Санда.

— «Даме не следует потворствовать своим низменным интересам, иначе она становится легкомыс…» — Дама запнулась. — Ой, пергамент здесь обгорел! Ума не приложу, кто же это сделал!

И она отшвырнула свиток в сторону.

— Ага, как же… — пробурчала Санда. — Небось сама и сожгла.

— Так-так-так, мои милые. — Дама достала увеличительное стекло в форме сердца и принялась разглядывать их с той стороны зеркала. — Ой… — Ее улыбка угасла. — Ах-ах… Какой ужас… Какой кошмар-то!

— Чего такое? — хмыкнула Шныряла. — Блоху увидела?

Дама поджала губы.

— Извините, миленькие, вам хода нет. И как вас Валет-то пропустил? Ваши сердца… сколько в них тьмы и холода! — Она содрогнулась и натянула на плечи меховую накидку (но таким образом, чтобы оставить открытым вырез). — Не могу вас пропустить!

— Эй, ты! — насупилась Шныряла. — Мы знаешь сколько проехали, чтобы сюда добраться? Впускай нас или пожалеешь! Валет сказал, ваша Госпожа нас выбрала!

Дамочка поджала губы.

— Ладно… Но только вам придется пройти испытание.

Она на миг задумалась и вдруг пропела:

— Че-е-е? — осклабилась Дика. — Снова эти «сыграй со мной в игру»? Вам, стекляшкам, делать нечего, как только друг с другом зажиматься и с людьми играть?

— Если вы хотите попасть в гробницу игрока Макабра, вам придется доказать, что вы достойны быть Стражами самой Любви! Если вы согласны, то… идите сюда!

— Я согласен! — выпалил Тео.

— Я тоже! — вырвалось из груди Змеевика.

И они сиганули к зеркалу. Но Шныряла была начеку: мигом ухватила обоих парней за одежду и дернула на себя.

— Стоять! У меня тут пара слов этой стекляшке. Последи за ними, — бросила она Санде.

Санда встала на пути у Тео и Вика. Те, кажется, были околдованы Дамой Червей по самые уши — по крайней мере, уши их стали такого же цвета, как дамочкина помада. Девушка услышала за спиной:

— Только тронь его — нос откушу. Поняла?

— Пфи! Какая бескультурщина!

— Даже не представляешь какая. Я тебя предупредила. И декольте свое прикрой!

— C'est scandaleux! Вы ничего не смыслите в la mode!

— Ага, ля мод, хватит языком чесать! Санда, пошли! А эти оболтусы — следом. Двигайся, толстуха.

Дама оскорбилась и, перекинув русые волосы через плечо, махнула розой и двинулась внутрь зеркала.

— Эй, а оно исчезать-то будет?

— И так пройдете!

— Ну, хорошо! — прорычала Шныряла.

Она дотронулась до зеркала, и ее рука прошла насквозь. Девушка фыркнула, перешагнула порог и исчезла. Санда последовала ее примеру.

Ощущение было странное — будто проходишь сквозь завесу холодного водопада. Когда Санда оказалась по ту сторону зеркала, то увидела большой зал, также полный зеркал и очень похожий на первый.

Ни Дамы, ни друзей. Она попыталась вернуться, но зеркало не пустило. «Вот дела… — подумала девушка. — И где же все?» Подняв лампу, она спустилась по лестнице, освещая по пути зеркала. Когда Санда подошла к одному из самых больших, то оно начало рябить и туманиться, и сквозь полумрак проступило знакомое лицо.

— Папа?

Симион Стан — седой мужчина с бакенбардами и теплыми карими глазами — глядел на свою дочь и улыбался.

— Здравствуй, Санда.

— Папа!

Симион Стан протянул ей руку, и сердце радостно подпрыгнуло — девушка соскучилась по отцу, так соскучилась! Несмотря на то что он постоянно пропадал на службе и они редко виделись, Санда плакала по ночам, когда он пропал. А теперь…

— Дурочка, — донесся откуда-то недовольный женский голос, — я же сказала: « того, кто тебе ненавистен ».

Санда разочарованно отступила. «Прости, пап…» Симион Стан грустно глянул в ответ и, покачав головой, ушел обратно внутрь зеркала. Санда все смотрела ему вслед. Вдруг ее позвал другой голос:

— Пташка!

Санда, вздрогнув, обернулась. Позади нее стоял Раду — тот, прежний, — брюнет с глазами, полными искр и веселья. И он до мурашек был похож на Теодора — на лучшую, радостную версию Тео. «Тот, кто тебе ненавистен». Санда снова покачала головой. Тогда Раду обиженно надул губы и вдруг… внешность его начала меняться: глаза покраснели, а волосы выцвели до снежно-белых, и вот перед ней стоял нежитель Ворона, в вороте разорванной рубахи которого виднелся черный месяц, знак раба Смерти. Что-то было в нем иное. Словно то дурное, что таилось в прежнем Раду, после смерти утроилось — задор во взгляде превратился в дерзость, улыбка — в ухмылку.

— Ненавидишь меня? — каркнул Ворона. — И правильно делаешь. Знаешь, зачем я вернулся нежителем? Какая у меня цель? Знаешь?

Санда поежилась от отвращения. Что-то не так стало с Раду, когда он вернулся Вороной, она почувствовала это еще в Полуночи. Ее друг стал… другим. Напористым. Эгоистичным. Злобным.

— Я вернулся за тобой , Пташка.

Девушка вздрогнула. Красные глаза сверкнули угольками.

— Ты всегда обрывала меня, когда я хотел сказать тебе о том, что чувствую. Но теперь я скажу. Этот черный упырь мне не помешает. — Раду сплюнул. — Чего он возле тебя ошивается? Кто он тебе?

«И это с ним я должна сыграть?» — Санда отступила. Раду взмахнул рукой, и за его спиной встал темный силуэт.

— Меня всегда бесило, Санда, что я родился таким никчемным! Что никто меня не любил, даже родная мать! Что твой отец меня презирал, ведь я бедняк и тебе, дочери начальника полиции, не ровня! Бесило, что мне приходилось прислуживать богачам и выносить помои! Зачем я родился таким?!