Дж Поли - Рожденные летать

Парашют окончательно запутался, захлестнул ноги и стал совершенно бесполезен. Я раскинул руки в стороны и представил, что мои только что прорезавшиеся крылья повторяют движения рук.

Как ни странно, крылья повиновались.

Довольно быстро руки у меня затекли и начали болеть, однако новорожденные крылья все еще были недостаточно крепкими, чтобы нести меня. Спина и шея горели от напряжения. Мой полет мало походил на изящный полет птицы, его даже трудно было назвать планированием. Я изо всех сил старался держать крылья развернутыми и все же падал. Мне казалось, что к моим рукам привязаны два больших фанерных листа, которыми я пытаюсь опираться на воздух.

Я сам стал чем-то вроде живого парашюта, да к тому же не очень надежного. И все же я предпочитал быть живым парашютом, чем дохлой птицей.

Все произошедшее со мной заняло несколько секунд, и жить мне оставалось тоже несколько секунд. Деревья, мелькающие на земле постройки, сама темно-коричневая земля неумолимо приближались. Парашюты моих приземлившихся товарищей были беспорядочно разбросаны по полю. Я видел людей, одни бежали от меня, другие — ко мне. С крыльями мое падение значительно замедлилось, но все же оно было недостаточно медленным, чтобы назвать его мягкой посадкой.

В последних нескольких футах над землей воздух стал теплым и более плотным. Я приметил длинную полосу кустарника на краю поля. Скрипя зубами от напряжения, я попытался вытянуть шею вперед, приподнять левую руку и левое крыло, а правое крыло немного опустить вниз. У меня получилось. Я сделал небольшой вираж и направился прямиком в кусты.

Ноги проволокло по верхушкам кустарника, висящий на мне парашют зацепился за сучья, что еще немного снизило скорость падения. Мгновение — и я обрушился на землю. Ноги подогнулись, и я неуклюже завалился набок. Одно крыло свернулось и оказалось подо мной, снова причинив острую боль, второе осталось торчать вверх у меня за плечом.

Каждая клеточка моего тела разрывалась от боли.

Несколько мгновений я лежал абсолютно неподвижно, затем со стоном перекатился на живот. Обмякшее крыло — мое крыло — поволоклось за мной по траве. Я мельком заметил, что оно светло-каштанового цвета — такого же, как мои волосы. Мышцы на спине дрожали от напряжения. Я сделал глубокий вдох и осторожно поднялся на четвереньки. Земля закачалась подо мной. Казалось, зрение, как объектив в видеокамере, переключилось в режим «приближение»: я видел массу мелких деталей — примятые стебли травы, маленькие комочки почвы, потревоженных насекомых, которые разлетались в разные стороны. Сознание плыло.

Я медленно поднялся. Парашютные стропы все еще опутывали ноги. Сердце отбивало бешеный ритм, но дыхание было на удивление ровным. Напряжение в спине постепенно отступало, и лишь боль от удара о землю давала о себе знать. Я выпутался из парашютных строп и, покачиваясь, сделал несколько неуверенных шагов.

— Тейлор! Не двигайся!

Я упал на руки отца.

— Сынок, слава Богу! Ты не ранен? Что за черт…

Он посадил меня на землю и сам опустился рядом, не переставая говорить со мной тем мягким и спокойным голосом, так хорошо знакомым, всегда вселяющим чувство безопасности. Отец знает, что делать. Я беспомощно смотрел на него. К горлу подкатил комок. Всю жизнь я старался походить на отца, я старался быть таким же отважным, как он, чтобы оправдать гордое звание сына полковника Роберта Оуэна, но единственное, что мне удалось, — напугать всех до полусмерти, едва не разбившись при первом же самостоятельном прыжке, да еще превратиться в идиотскую птицу.

Отец помог мне справиться с ремнями парашютного ранца. Это оказалось не так-то просто сделать.

— Давай-ка посмотрим, в чем тут дело, — начал отец. Я услышал его удивленный возглас. И почувствовал, как отцовские пальцы перебирают перья моих крыльев. — Боже мой, Тейлор! Что произошло?

Отец осторожно приподнял защитный щиток моего шлема. Выражение его лица не оставляло ни малейших сомнений — полковник Оуэн был в шоке. Впервые в жизни мне показалось, что отец сейчас заплачет.

— Тейлор, твои глаза! Что с ними?

Неожиданно мы оказались окружены толпой людей.

Некоторые нацелили на меня объективы своих камер, точно стволы пистолетов. Я инстинктивно поднял руку, защищаясь от вспышек.

Отец вскочил на ноги и принялся по-военному четко отдавать команды сгрудившимся вокруг нас людям, стараясь оттеснить их подальше от меня. Я тоже стал подниматься на ноги, мышцы на спине непроизвольно папряглись, крылья сами собой сложились за плечами в уже ставший привычным горб, а их концы слегка запутались в лоскутах разодранного летного комбинезона. Это движение у меня за спиной привлекло внимание столпившихся людей. Я в испуге шарахнулся в сторону.

Мир завертелся, словно я опять оказался в воздушном потоке. Я споткнулся. Перед глазами все поплыло. Последнее, что я запомнил, — объектив укрепленной у меня на предплечье камеры, нацеленный мне точно в лицо.

Я отключился.

— Мигель! Звук. Звук включи. Rapido [3] Быстро! (исп.) !

— Да, бабуля! — ответил я, не отрывая глаз от экрана телевизора.

На экране молоденькая журналистка прижимала наушник к уху и вещала в микрофон, пытаясь перекричать вопли возбужденной толпы у себя за спиной:

— Возле центральной клинической больницы настоящий переполох: под ее стенами собрались несколько сотен людей в надежде получить новую информацию о загадочном парашютисте, мальчике-подростке, чье приземление многие из них чуть раньше наблюдали на летном поле. Полагаю, видео, снятое свидетелями происшествия, многих повергнет в шок.

Вместо корреспондентки на экране появились кадры, снятые смартфоном: скачущее изображение голубого неба в легких перистых облаках, на фоне которых была видна кувыркающаяся в воздухе крошечная фигурка парашютиста. Нераскрытый парашют безжизненно болтался у него за спиной. Картинка размазалась, потеряв фокус, а затем камера приблизила фигурку и изображение снова стало четким.

Моя бабушка торопливо перекрестилась и прижала к губам свой нательный крест:

— Ангел!

Я уставился в экран: казалось, ангел с большими темными крыльями вцепился в парашютиста и пытается удержать его, однако человек продолжал падать.

Бабушка пробормотала что-то еще, но я не расслышал. Как загипнотизированный, я следил за тем, что происходило на экране.

Внезапно возникшие в кадре кроны деревьев создали масштаб, и стало понятно, что парашютист вот-вот рухнет на землю. У меня перехватило дыхание, когда фигурка мальчика исчезла за деревьями.

Лицо журналисткиснова заполнило экран: