Дмитрий Емец - Таня Гроттер и Локон Афродиты

Он перехватил трость за середину, быстро провернулся вокруг своей оси и исчез в серебристом сиянии телепортационной вспышки.

«Да что же это такое? И опять последнее слово осталось за ним!» – подумала Таня с досадой. Только разве это так важно?

Таня присела на корточки рядом с Пуппером и с усилием перевернула Гурия на спину. На лицо Пуппера капал мелкий дождь. Она протянула руку и осторожно вытерла со щеки Гурия песок.

Пуппер открыл глаза.

– Это уже Валгалла? – спросил он отрешенно.

– Валгалла?

– Ну да. Я умер и попал на небо. В обиталище душ воинов, павших в бою; в мир любви и пиров. В мир, где ты всегда со мной, – сказал Пуппер.

– Нет, это еще не Валгалла. Это всего лишь Магфорд! – грустно сказала Таня.

Пуппер скосил глаза на трибуны и вздохнул.

– Да, я это уже осозналь, – сказал он с печалью и надолго замолчал, продолжая лежать и смотреть на нее.

Дождь усиливался. Струи затекали Тане за шиворот.

– Таня, я зналь, мы никогда не будиль вместе в этот мир. Я завидую зелений и синий зависть тот, кто свяжет с тобой свой судьба! – негромко сказал Пуппер.

– Белой завистью? – поправила Таня, с любопытством наблюдая, как Гурий глотает затекающие ему в рот дождевые капли.

– Да, белый зависть.

– Почему ты так в этом уверен? Жизнь длинная, – сказала Таня, желая слегка утешить Пуппера, но отлично понимая, что он прав.

– Я быль у гадалки, которая никогда не ошибалься. Она гадаль на олений лопатка, на магический кристалл, на кофейный гущ. И все они говориль, что наши дороги разойтись. Я и сам это зналь. Я не хотеть обманываль себя. Но, возможно, в следующем мире? Кто знает?

– Кто знает? – согласилась с ним Таня, ловя себя на мысли, что никогда не смогла бы быть рядом с Пуппером. И не потому, что Гурий плох, занудлив или слишком совершенен, а потому, что он слишком хочет быть несчастным, страдать и носиться со своими душевными болячками. А раз так, то мешать ему глупо. Это заведомо игра в одни ворота.

Если рыба очень захочет утонуть – она утонет. Если человеку хочется изобрести себе несчастную неразделенную любовь, он изобретет ее, даже если на руках у него будут все без исключения козыри.

Нет, Гурик! Срок годности твоей любви окончательно истек. Любовь просрочена и восстановлению не подлежит.

Тепло попрощавшись с дежурно мучившимся Гурием, который помог ей донести контрабас, Таня сразу забыла о нем. Привычным широким шагом переступив порог, она поднялась к себе. Вот и ее комната – первая в жизни комната, которую не надо ни с кем делить. Правда, так будет продолжаться недолго. Магфорд не то место, куда стоит стремиться. Человек может естественно развиваться, мыслить и самосовершенствоваться лишь в родственной ему среде, во всех же остальных случаях он будет либо ловко приспособившейся обезьяной, которой все равно что передразнивать, либо глубоко несчастным существом с занозой ностальгии в сердце.

Все это Таня ощущала, не выражая словами, не подводя логической базы, не возводя между мыслью и поступком словесных препон, но сразу безошибочно зная вывод. Нет, ей надо возвращаться на Буян. И нужно определяться, как жить дальше. В конце концов, магспирантура Тибидохса – это лишь передышка, короткая отсрочка перед прыжком во взрослую – окончательно уже взрослую – жизнь.

Таня давно заметила, что, когда находится в нестабильном состоянии духа, сразу начинает протирать свой контрабас. Разумеется, контрабас от этого только выигрывал, хотя Феофил Гроттер и ворчал порой, что чем портить инструмент, возя по нему тряпкой, лучше бы Таня научилась играть.

– Ну сыграй хотя бы простенький прелюд! Хотя бы ноту «до» возьми! Стыдно иметь фамилию Гроттер и не играть ни на одном музыкальном инструменте! – говорил он.

– Дед, ты зануда!

– И ты говоришь это старому человеку, который не дожил до твоего рождения! Куда катится человечество! – ужасался Феофил. – В свое время, чтобы поговорить со своим отцом, мне приходилось записываться к нему на прием.

– Он был такой важный бюрократ?

– Отнюдь нет. Он был кабинетный ученый, известный своими трудами по усовершенствованной очинке гусиных перьев. Но он умел правильно построить свою семью. Впоследствии я попытался повторить это со своим сыном, но твой отец Леопольд отличался просто кошмарной самостоятельностью. Это было хорошо для него, но крайне утомительно для окружающих.

Внезапно Таня перестала протирать инструмент и втянула носом воздух. Что-то встревожило ее. Она огляделась. Футляр, мирно лежащий на покрывале, был окутан золотым облаком. Она откинула накалившуюся крышку. Так вот что это был за запах – запах разогревшейся драконьей кожи. Внутри футляра золотистое свечение было еще ярче, еще напористее. Карман нетерпеливо пульсировал светом. То, что было внутри, требовало не медлить и взять его. Именно это Таня и сделала. Она поняла, что у нее осталось совсем мало времени, чтобы произнести имя. Три-четыре дня, а возможно, и меньше, или она никогда не узнает настоящей любви.

И от того, чье имя она произнесет, будет зависеть вся ее жизнь. Пуппер? Ванька? Ург, которого она никогда не увидит? Бейбарсов?

Внезапно она испытала сильное желание увидеть Ваньку Валялкина – обычного и надежного Ваньку, который один всегда и во всех ситуациях оставался собой. Увидеть независимо от локона – просто потому, что рядом с Ванькой ей всегда было надежнее всего.

Она попыталась связаться с ним по зудильнику, но на поцарапанном блюде высвечивался лишь кусок потолка с люстрой. Таня уже хотела разъединиться, когда на экране возникла физиономия Жоры Жикина. На волосах у Жикина была сеточка. В правой руке какая-то мазюкалка, которой он маскировал вскочивший над бровью угорь.

– Чего ты тут зудишь? Я оглох! – капризно сказал Жора.

– Позови Ваньку!

Жикин, кривляясь, поднес руку ко лбу.

– Слушаюсь, ваше сиятельство! Мчуся уже! Разрешите лететь?

– Его что, в номере нет? Зачем ты вообще берешь его зудильник?

– Не переношу громких звуков. Особенно когда звонят не мне, – сказал Жикин и отсоединился.

Таня накинула плащ, заколола еще не просохшие волосы и выскользнула из комнаты. Прикованный в коридоре оборотень дружелюбно зазвенел цепью и заявил, что его скоро освободят, потому что шерсть на носу почти пропала.

– Когда я совсем выздоровлю, поиграем в Красную Шапочку? – предложил он, пуская клейкие пузыристые слюни.

– Обязательно, – сказала Таня, чтобы

не расстраивать больного.