Дмитрий Емец - Таня Гроттер и проклятие некромага

Большое войско движется медленно. Пылит по дорогам пехота. Увязая в грязи, едва ползут тяжелые пушки. Тащатся обозы, запряженные волами. В самой этой неторопливости есть что-то грозное, определенное. Ясно, что армия не повернет назад. Так и мысль Ваньки двигалась медленно, но неостановимо. Все принятые им решения были глобальны и окончательны. С пути он не сворачивал. Решил полететь в тайгу – полетел. Решил не оставаться в аспирантуре, наплевав на все рекомендации и даже обиду Тарараха, – не остался.

Неожиданно дверь распахнулась. В комнату ворвался взбудораженный, цвета свеклы Ягун и ничком бросился на пол. Над его головой просвистел и разбился о стену кирпич.

– Ягун, что за дебильные игры? У тебя, по-моему, началось обратное развитие!

– Ага. Типа началось, – сказал Ягун, вставая и деловито отряхивая колени.

– ЯГУН!

– Так вот, оказывается, как меня зовут! Приятно познакомиться! Я – гунн! Я – скиф! Я дикарь!

– Ты мне всю комнату разнес, скиф!

– А если я признаюсь, что заговоренным кирпичом в меня запустила Лоткова? Отличница, умница, гордость Тибидохса! Ужас, да? Полку истеричек прибыло! Наследницы Зализиной атакуют Тибидохс!

Таня не поверила.

– Катька? Она же само терпение! Как ты ее довел?

– Ничего себе «довел»! – возмутился внук Ягге. – Кто еще кого довел? Она заявила, что я несерьезный псих, не готовый к взрослым ответственным отношениям!.. А когда я подтвердил, что она угадала, она спокойно заговорила кирпич и запустила им в меня! Лучший способ доказать человеку, что он псих, – конечно, запустить в него кирпичом! Причем моим же! Я прижимал им кое-какие детальки, когда надо было их склеить.

– «Взрослые ответственные отношения». Хорошо сказано. Главное, точно, – задумчиво повторила Таня.

– И ты туда же? – вознегодовал Ягун. – Интересно, что Лоткова вообще вкладывает в эти «взрослые ответственные отношения»? Небось для нее это кастрюли, съемная однушка в лопухоидном мире и маленький маг, подвывающий на горшке.

– А что это для тебя? – спросил Ванька. Все это время он спокойно стоял рядом.

Ягун задумался.

– Ну, не знаю… Драконбол там… Куча друзей… На мозги никто не капает, – сказал он не особо уверенно.

Ванька слушал Ягуна неодобрительно, однако со своей оценкой не лез.

– А я Лоткову понимаю. Мне бы тоже это не понравилось. Ты чересчур легкомысленный, Ягун. «Порхающие» молодые люди всех уже достали. Инфантилы хороши только для детского садика, – заметила Таня.

Ягун поморщился. Таня задела его за живое.

– И ты туда же! На самом деле я совсем не против. Ответственность – штука хорошая. Я всеми ушами «за»! Но я не люблю, когда люди тащатся по жизни, пыхтя и стеная, какие они ответственные и перегруженные. Неси свой крест с улыбкой, помогая другим нести их кресты, – вот это вызывает уважение. И плевать, что ноги у тебя стерты в кровь, а плечи устали. А все эти громкие слова – пустой звук. Я могу их бочками произносить, если захочу.

В дверь просунулась голова Гуни.

– Вас Гробыня зовет! Велено доставить живыми или мертвыми.

– Куда доставить?

– Не приказано говорить.

– Что за тупые секреты? Ты у нее что, посыльным работаешь? – с досадой спросил Ванька.

Гуня уставился на него выпуклыми крокодильими глазами.

– Я работаю у нее молодым человеком. Если Склепа чего сказала – надо выполнять. Шагать – значит шагать. Молчать – значит молчать, – тоном преданного служаки произнес он.

Таня быстро взглянула на циферблат. Стрелки, до того лениво обвисшие, как усы у валаха, под ее взглядом неохотно пробудились и показали половину десятого. До времени, указанного в записке, оставалось три часа.

По пути им встретилась Верка Попугаева. Стеная как Недолеченная Дама, она пробиралась вдоль стены в направлении магпункта. Нос ее был красен. Глаза слезились.

– Не подходите ко мне! Я – пчччи! – пчихаю! – крикнула она, замахав на Таню руками.

– И что теперь, повеситься? От гриппа есть куча работающих заклинаний, – резонно сказала Таня.

– Это не обычный грипп! У меня заразный сглаз на неприятности! – страдальчески моргая опухшими глазами, пожаловалась Верка.

– Это еще как?

– Все скверное, что происходит в Тибидохсе, происходит с моим участием! Если на кого-то упала люстра, можете не спрашивать на кого – на меня! Если у кого-то аллергия, то у меня! Если кто-то отравился, это тоже я! Если на кого-то всем плевать – на меня! Это все из-за Великой Зуби, уж я-то не дура!

Едва Верка успела возвести на Великую Зуби новое обвинение, как ее потряс очередной чих. Зажав ладонью рот, Верка поспешно скрылась в галерее, ведущей к магпункту.

– Хм… Я почему-то думал, что Ве-Зу преподает защиту от сглазов! – философски сказал Ягун, благоразумно не называя полного имени.

– Canalius nascitur, non fit, [1]– проворчал перстень Феофила Гроттера.

У ворчливого старикашки, некогда ухитрившегося вызвать на дуэль самого Древнира, на всех был зуб.

Гуня решительно протопал по галерее, поднялся по невзрачной лесенке, молча сунул караульному циклопу баранью ногу, которую тот так же молча принял, и Таня внезапно поняла, где они. У бывшей лаборатории профессора Клоппа. Отсюда любящий дешевые эффекты профессор обычно спускался в класс в крысиной жилетке, с неизменной ложкой на цепочке.

Это было тесное, загроможденное помещение. На полках строем браво пузатились бесконечные банки, подписанные корявым, с нестандартным левым наклоном почерком профессора: «Сушеные волчьи глаза», «Щитовидная железа ведьмы», «Когти гарпий», «Соскоб железа с меча вещего Олега», «Эликсир тоски», «Песок из пустыни Гоби», «Молочные зубы циклопа», «Разочарование клерка, которому не дали годовую премию».

Посреди комнаты на столе горела единственная свеча.

– Ну наконец! Я чуть не сдохла! Вы что, на черепахе ехали? – нетерпеливо спросила Гробыня, метавшаяся из угла в угол.

– Привет Глупыням Клеповым! – приветствовал Гробыню Ягун.

– Молчи, Бабский Ягун! – одернула его Гробыня. – Что еще за вопли из санузла? Бунт в клетке с хомячками? Восстание бешеных попугайчиков?

– Склепова, я тебя умоляю: не прикидывайся стервой! А то я решу, что ты идеалистка, – сказал Ягун, морщась.

– Это как? – растерялась Гробыня.

– В девятнадцать лет девушке не положено быть стервой. Все девятнадцатилетние стервочки к тридцати становятся хроническими идеалистками. И наоборот. Мне бабуся сказала. Типа ссылка на авторитетный источник, – пояснил Ягун.

Гробыня досадливо дернула плечом.

– Хватит болтать! – энергично сказала она. – Сегодня я трижды пыталась проникнуть в подвал Башни Призраков. С каждым разом со мной церемонились все меньше, хотя я была сама вежливость и очарование. В третий раз Поклеп вообще приказал циклопам меня вывести. Меня, которая принесла ему чашечку кофе почти без снотворного! О чем это говорит?