Дмитрий Емец - Колесница призраков

За долгие годы моей жизни мне пришлось сменить сотни имен. В Египте меня принимали за финикийца, в Ассирии – за римлянина, в Испании – за крещеного турка, во Франций Екатерина Медичи ценила мое умение приготавливать яды быстрого и замедленного действия. Живя в Египте при дворе Клеопатры, я познал секреты многих ядов. Египетские жрецы были большие умельцы по этой части и проявляли редкую изобретательность, когда нужно было устранить того, кто был им неугоден. Я знал те яды, которые нужно подсыпать в еду, и те, что быстро растворяются в вине, не оставляя запаха, и те, которыми достаточно пропитать платок или манжеты.

– А души? Когда вы стали собирать души? – пытливо спросила Катя.

Старик, усмехнувшись, погрозил ей пальцем:

– Ты умная девочка! Естественно, все эти годы я собирал души. Всего тридцать душ, говорил я себе, и я стану молодым. Я собирал души и складывал их в эти стеклянные сосуды.

Фесандопулос достал из кармана тяжелую связку ключей и, подобрав один, открыл маленький шкафчик из красного дерева. Катя увидела несколько десятков плотно запечатанных сургучом бутылочек. Бутылочки были маленькими, закопченными, неровной формы – видно, не промышленного, а особого кустарного литья.

– Не прошло и десяти лет после того, как я обрел бессмертие, а я уже насобирал куда больше тридцати душ. Бывало, я покупал в таверне душу у какого-нибудь подвыпившего матроса всего за несколько серебряных монет, а иногда и вообще за стакан вина. Я заставлял его произнести необходимое при обряде передачи души магическое слово и тут же, за углом, нанимал наемного убийцу, который вонзал моему матросу кинжал в спину, едва тот выходил из таверны. Не успевало еще тело остыть, как я уже хватал испуганную душу, о существовании которой ее прежний владелец зачастую и не подозревал, и прятал в свой сосуд. Души собирались быстро, очень быстро. Но когда в нужный час я открыл свои сосуды, чтобы принести души в жертву подземным богам, то обнаружил, что сосуды пусты. Все собранные мною души улетучились. Вначале я не понимал, в чем дело, но потом догадался. Ведь мой учитель-маг говорил именно о наивных и чистых душах. Души же прожженной, пропившейся до последней рубахи матросни, увы, не были чистыми. И подземные боги, насмехаясь, выкрадывали их у меня, ничего не давая взамен.

И тогда я стал собирать чистые и наивные души. Это уже было намного сложнее. Чистые и наивные души оберегаются высшими силами и инстинктивно отталкивают от себя все злое. Блаженны те, в ком не кипят роковые страсти и кто во всех случаях поступает правильно и соразмерно. Здесь уже не помогали ни уговоры, ни подкупы. Чистые души одинаково лишены корысти и тщеславия. Приходилось ловить моменты искушений. Но опять же задача была очень сложной. За тысячу семьсот лет я собрал всего-навсего двадцать девять душ, но зато каких! Чистейших, честнейших, добродетельнейших, которым, не будь они связаны со мной страшной клятвой, давно было бы уготовано место на небесах. Вот они здесь, в этих сосудиках!

Фесандопулос схватил своими цепкими руками несколько бутылочек и потряс их. Кате почудилось, что она слышит скорбные вздохи и стоны.

– Где князь Багрятинский? У вас? – шепотом спросила Катя, которую пронзила вдруг ужасная догадка.

Фесандопулос ухмыльнулся:

– Разумеется, у меня. Я не мог заточить его душу насильно, как остальных, – ведь он больше, чем мятущаяся душа – он призрак, но оказалось, что князь верен своему слову. Вот глупец! И теперь он здесь, в одной из моих бутылочек, не помню уже, в какой именно.

– Вы отпустите его? Скажите, отпустите? – Катя подалась вперед, и теперь они стояли со стариком лицом к лицу.

Фесандопулос взял девушку за подбородок и заглянул ей в глаза:

– А что вам до него, милая моя? Подумаешь, жалкое привидение! Хотя дайте-ка я догадаюсь! Здесь без любви не обошлось, не так ли?

– Не ваше дело! – Катя резко мотнула головой, стряхнув его руку. На этом ее силы иссякли, и она сказала почти жалобно: – Так вы отпустите его? Пожалуйста!

– Разумеется, нет. Не отпущу. Неужели я похож на дурака? – захихикал старик. – И не пытайся меня разжалобить. Я видел за свою жизнь столько слез, что ими вполне можно наполнить небольшое озеро.

Внезапно у Кати мелькнула смелая мысль: а что, если разбить сосуд, ведь тогда душа сможет выбраться. Как было бы замечательно выпустить все заточенные души на свободу!

– Понятно, почему вы не хотите его отпускать. Ведь душа гусара двадцать девятая, еще одна – и будет тридцать, – как бы невзначай сказала она, стараясь понять, в какой последовательности выстраиваются в шкафчике бутылочки.

– Нет-с, милочка, здесь вы не правы-с! Она не двадцать девятая-с, а двадцать восьмая-с! – воскликнул Фесандопулос, неизвестно зачем использовав старинную грамматическую форму.

– А чья двадцать девятая? – удивилась Катя. Старик огляделся, не подслушивает ли их кто, и сделал таинственно-заговорщицкое лицо.

– Только тсс! Никому ни звука! Двадцать девятая душа принадлежит красавице Ольге Полонской! Той самой, из-за которой наш друг дрался на дуэли.

– Ольге Полонской? Но как же так? Она же предала его, бросила! – крикнула Катя,

Фесандопулос потер высохшие ладони:

– Все не так просто, моя девочка. Человеческая душа устроена очень сложно. Это только дураки думают, что мы не меняемся. Еще как меняемся! Иногда и нескольких минут достаточно, чтобы из самых низов воспарить к небесам или с небес шлепнуться в грязь. Так сказать, сейчас ты скотина, а через пять минут – герой. Или наоборот. Все зависит от самой души и – хе-хе! – от внутренних потрясений. Через два года после того, как наш друг гусар погиб на дуэли, я отправился к Ольге Полонской и все ей рассказал. Почва была благодатнейшая – она давно разлюбила своего мужа, оказавшегося совершеннейшим подлецом. Представь себе, ее муж знал, что гусар не выстрелит, а сам меж тем выстрелил и уложил его наповал. Итак, наша Оленька поняла, что всю жизнь любила только нашего героя. Естественно, я усомнился, не обманывает ли она себя и заодно меня. Но усомнился я напрасно. Она любила гусара так сильно, что согласилась отдать мне свою душу совершенно бескорыстно, потому только, что я обещал после ее смерти посадить душу в один сосуд с душой гусара. Но я не сдержал обещания.

– Почему не сдержали? – спросила Катя.

– Да так, не сдержал, и все тут, – захихикал старик. – Так что теперь наши голубки рядом, в соседних сосудах, и представь, даже не знают об этом! Сосуды-то эти особые, непроницаемые, и, сидя в них, души не знают, что происходит за стенками.

Услышав эти ужасные слова, Катя содрогнулась. Она представила, как томятся сейчас гусар и Ольга, и она устыдилась своей собственной любви к князю. Может ли ее чувство сравниться с этим высоким, длящимся уже вторую сотню лет чувством двух возвышенных душ? Ну и гадина этот Фесандопулос, если позволяет двум любящим друг друга душам томиться в одиночестве, когда их разделяет лишь тонкая стенка. Оказывается, все эти годы душа Ольги была рядом, а бедное привидение не знало об этом, ибо она была заточена в стенки древнего сосуда.