Владислав Крапивин - Острова и капитаны

Они пошли от школы, и мальчишка по-прежнему держал Михаила за рукав. Ничего не говорил. Воротник у пальто был широкий, рваный шарф разъезжался, и тонкая грязная шея мальчишки беззащитно торчала из ворота (это напомнило Егору Веньку). Иногда мальчишка странно, крупно переглатывал, и на горле его напрягались и опадали под кожей резиновые жилки.

«Заглотыш», — неожиданно придумалось у Егора прозвище. Заглотышами пацаны в «Электронике» называли крошечные крючки для рыбешек. Егор никогда рыбалку не любил и на пойманных окунят и пескариков смотрел со смесью отвращения и жалости. Это было в давнем детстве, до случая с бабочкой… Теперь мальчишка, глотающий не то страх, не то слезы, показался Егору такой вот рыбешкой, попавшей на крючок-заглотыш. И поэтому сам — Заглотыш.

Шли быстро. Видно, Михаил торопился кончить командировочное дело со своим подопечным. Заглотыш не отставал, послушно топал подшитыми валенками по спрессованному на тротуаре снегу. В углу рта у него была крупная болячка, и он часто трогал ее кончиком языка.

Улица Чернышевского была рядом с Калужской. Тоже старая, в тополях и березах. Заглотыш жил на первом этаже двухэтажного приземистого дома. В глубине двора. В темных сенях пахло керосином, а в широкой низкой комнате — застарелым табачным чадом и кислятиной. Худая тетка в замызганном халате, но со сверкающими сережками и следами помады на губах тоненько заподвывала и облапила Заглотыша. Он выскользнул, сел у окна. Молча наблюдал, как мать, ставшая послушно-деловитой, кивает и подписывает бумаги. И опять кивает — когда Михаил говорит, что скоро заедет и проверит, в каких условиях живет мальчик.

Егор стоял у дверей и смотрел такими же глазами, какими юный Эдуард из книжки «Принц и нищий» оглядывал убогое жилище Тома Кенти. Даже «таверна» с ее утильной мебелью и кирпичными стенами была несравнима с этой берлогой. Там уют и тепло, а здесь унылая безысходность. Стол, разномастные стулья и даже новый телевизор казались липкими. Отгораживающая угол пятнистая занавесь источала запах прокисшего винегрета. За ней кто-то тихо шевельнулся и вздохнул.

— На работу устроились? — бесцветным голосом просил Михаил.

— А как же, а как же! На складе макулатуры, приемщица я. Добрые люди помогли… А сегодня у меня отгул.

— Отгул или загул?

— А?.. Да вы не беспокойтесь, товарищ милиционер. Теперь будет, как я Валерию Петровичу, участковому нашему, обещала.

Михаил со щелчком закрыл сумку.

— Я наведаюсь сам, помимо участкового… Ну, Витек, я пошел. Оставайся, живи, как договорились. Я потом навещу…

Витек-Заглотыш не двинулся с места, только глотнул.

Егор с облегчением вышел на двор, Михаил за ним. Они были уже за калиткой, когда раздались всхлипы и топот и Заглотыш догнал их. Вцепился в Михаила, щекой прилепился к рукаву.

— Дядя Миша-а! Не надо!

— Что не надо? Витек! Что с тобой?

— Не надо, не уходите! Я с вами!

— Куда ты со мной-то? Вить… Это же нельзя… А мама?

— С ва-ами! — рыдал Заглотыш и цеплялся. выскочила мать, ухватила его. Кое-как оторвали Заглотыша от Михаила, увели. Он все вскрикивал: «Не надо! С вами!..»

Когда опять вышли на улицу, Егор неловко спросил:

— И это что, каждый раз так?

Михаил сказал угрюмо:

— Каждый раз по-разному… Но по-хорошему редко…

— Работка у тебя…

— Сволочная.

— А этот… Витек… Он же все равно убежит опять.

— Не копай ты мне душу, Егорушка, — попросил Михаил. — Лучше скажи, у тебя-то как?

— Что именно?

— Ну, хотя бы как у Ревского побывал?

Егор пожал плечом: чего, мол, такого… Но стал рассказывать. И разговорился не хуже, чем по телефону. И про фильм сказал. Признался даже, что не может до конца поверить, будто молодой матрос, мелькнувший на экране, — отец.

— Ну, это понятно, — кивнул Михаил.

— А вообще-то в картине «что-то есть»…

Сперва они ходили по тихим улицам, где временами с отяжелевших веток искрящимися струйками сыпался снег. Потом зашли в кафе «Лира» — погреться и перекусить. Когда опять оказались на улице. Михаил сказал:

— Ну а теперь давай потихоньку к вокзалу. До поезда полтора часа…

— А вопрос? Помнишь, ты говорил по телефону…

До этого он терпеливо, хотя с беспокойством ждал. Но сколько же можно?

— Помню, — кивнул Михаил. И как-то обмяк, будто даже виноватым сделался. — Я вот что думал… раз уж дома у тебя все известно… Может, сказать про тебя и моим? Маме, сестре? Ты пойми, это же для них…

— Тыразве еще не сказал? — стесненно спросил Егор.

— А какое я имею право? Без твоего согласия…

— Теперь-то уж не все ли равно?

— Не все равно, — вздохнул Михаил. — Тут ведь вот что. Хочешь не хочешь, а на тебя кое-что ляжет. Ну, вроде как обязанности какие-то. Заехать иногда, повидаться… И может, всякие поцелуи-ласки стерпеть, женщины ведь. Даже если тебе это не по душе…

— Да уж стерплю, — слегка дурашливо пообещал Егор. И сказал нерешительно: — Может, мы скоро чаще будем видеться. Я в Среднекамск, наверно, переберусь к осени.

— Как так?

— Там училище есть, речных штурманов и механиков выпускают.

— И ты решил идти в речники? Давно?

— Недавно… Там и для плавания «река-море» готовят, я слышал. И даже просто для морей… В настоящую мореходку мне, наверно, не пробиться с моими-то отметками, а в Среднекамское училище, говорят, легче. После восьмого…

Михаил молчал.

— Не одобряешь, что ли? — разочарованно спросил Егор.

— Не одобряю… Во-первых, это не совсем то училище, каким оно тебе кажется. Скорее, обычное ПТУ. И по уровню, и по нравам. И пацанам, уехавшим из дома, там ох как нелегко…

— Ничего, меня не съедят… Подумаешь, ПТУ. Везде кричат, что это теперь главнее всего, а ты…

— Главнее — это когда человек твердо решил, обдуманно. А ты хочешь, как проще… Подожди психовать, послушай… Во-первых, ты лазейку ищешь, чтобы со своими трояками проскользнуть. А во-вторых, стараешься поскорее от жизни с отцом избавиться. Тем более когда узнал такое…

— Все ты понимаешь, — язвительно сказал Егор.

— А что? Не так?

— Так, да не совсем…

— Ну, не совсем… Еще романтика дальних странствий. Но только в училище ты не увидишь тех парусов, что на экране.

Егор чуть не зарычал.

— До чего ты любишь в душу залазить! Так бы и дал по шее.

— Ну дай, — засмеялся Михаил. — А в училище не советую.

— А что советуешь?

— Кончай десятый, ума-разума набирайся, аттестат получай приличный. И, если не передумаешь, поступай в мореходку или высшее морское. Тебе ведь не река нужна, а море. Верно?

— И еще два года тянуть с папой Вик-Романычем?

— И с матерью. С родной. К ней-то ты что имеешь?

Егор молчал. Трудно объяснить, что хочется полного перелома. Раз уж столько в жизни изменилось, пусть меняется до конца. Чтобы все было другое — и город, и люди, и дела…