Алексей Гедеонов - Случайному гостю

— Сколько ей лет? — спросила тётя Зоня сестру и подбородком указала на Максимову.

— Да наверно к сорока, — ответила тётя Женя и ухватила листик базилика.

— А смотри, — сказала ей сестра. — Совсем как девочка. А мы с тобой…

— Ну мы тоже не мальчики, — улыбнулась тётя Женя. — И не похожи.

Кузина Сусанна разожгла очередную папироску — из бабушкиных запасов.

— То всё, — усмехаясь и пыхая дымом в такт своим смешкам, произнесла она, — чары сцены, грым, иллузия…

Бабушка оторвалась от пенала и размашисто шагнула к сестрице.

— Повтори! — сказала она. — Повтори скорейше.

И впилась пальцами кузине в плечо, Сусанна поперхнулась дымом и принялась кашлять — я с интересом наблюдал, как с каждым спазмом из неё вылетали клубы дыма, пахнущего вишнями.

— Ну вы просто вулкан, — уважительно сообщил Сусанне я и поднёс ей компоту. — Кракатау!

— Такое слово мне неприятно, — прохрипела кузина и со всхлипом выпила напиток. — Я часть живого.

— Разве вулкан мёртвый? — поинтересовался я.

— Неживой, — хрипло заявила кузина.

— Прощение, прощение, — нетерпеливо сказала ей в спину бабушка. — Что ты сказала перед прыступом? Прошу повторить…

Кузина Сусанна, с достоинством поправляя парик, ответила с плохо скрытым сарказмом:

— А если не помню?

— Утопить, повесить сжечь, — услужливо пискнул я.

Бабушка обернулась и посмотрела на меня грозно.

— Вскипел чайник! — сурово сказала она.

— Туда ему и дорога, — свирепо ответил я.

— Пусти меня, — проворчала кузина Сусанна. — Сейчас я его зачарую. Балаболку. Не поможет и красная шерсть.

— Не сможешь, — мрачно сообщила бабушка. Нужна Сусанна сложила лицо в немом вопросе.

— Пил «Три стихии», — разъяснила бабушка. — Теперь сила нелюдская, и вся, пошла в язык.

— А куда смотрела ты? — поставила вопрос ребром Сусанна и уронила мундштук.

— В телевизию, — вздохнула бабушка. — Шло катание… И она возвратилась к пеналу и его ореховой створке.

— Ну-да, ну-да, — раздумчиво протянула кузина. — Яснее ясного. Так оно всегда…

— Чайник! — возвестила бабушка и отправила меня к плите почти без помощи рук.

В этот момент в кухню вернулась Ева. В руках у неё матово-чёрным переливался кусочек ткани.

— Можем поиграть, — сказала она и по ногам нашим потянуло сквозняком. — Попрыгать. Я, кстати, так и не нашла, чем резать…

— Я первая, — сказала Неля. — Где, бабушка, наши ножницы? Я тут ими нагар среза́ла…

Бабушка оторвалась от пенала. — Посмотри под телевизором, — задумчиво произнесла она и опять приникла к ореховой двери.

— Мама, шкаф не упадёт. Хватит дверь подпирать, — хихикая, сказала тётя Зоня.

— То не шкаф, то пенал, — произнесла тётя Женя, замечательно копируя бабушку.

— Сначала дети, — процедила Ева. — Подойдите ко мне. Ближе…

— А если я не дети, — разочарованно протянула Неля, — я так хочу поиграться…

— Поднимайтесь, поднимайтесь, — продолжила Ева и забрала у Нели ножницы — Каждого ждёт свой черёд и подарок.

Витя подставил голову — чёрная ленточка обвила его ореховые пряди.

— Хобри хобри, ховайся добре, як найду, роздеру як зелену жабу, — пробормотала Ева и покрутила Витю несколько раз, противусолонь. Остановив перечёркнутого чёрной лентой кузена, Ева вручила ему ножницы и своим дымным и хриплым голосом сказала:

— Ищи подарочек, красавец.

Из-под повязки, рассветом расплылся румянец — наш кармалита покраснел.

Он поднял руку, вторую — пощёлкал ножницами раз, другой, третий — свободной рукой нащупал мешочек, ленточку и клацнул по ней. Лезвия ножниц мелькнули серебристым сполохом. Ангельская свеча пустила яркую искру. Витя стянул повязку с лица.

— Мне казалось, я всех вас видел, — удивлённо сказал он. — Вы были такие странные… и он моргнул на свет абажура. — Пойду посмотрю, что в мешочке, — таинственно сообщил мой брат. Бабушка посмотрела на него и попробовала улыбнуться, вышло плохо.

— Попозже, — сказала Ева. — Посмотришь попозже, я скажу, когда.

Витя пожал плечами. Тётя Зоня, растягивая вниз свитер, вышла из круга абажура, к верёвке.

— Меня вертеть не надо, — склочно сказала она Еве. — Я и так закрученная.

Та странно двинула плечом.

— Ну как хочешь, — сказала она и улыбнулась в сторону. — Это только игра.

Они посмотрели друг на друга. Высокие, рыжие, кудрявые, в чёрном — похожие, словно сёстры.

— Её взяли з брамки [133] из подворотни , — сказала мне однажды тётя Зоня. — Ты знал?

Был ноябрь, когда поздно всё, и только дождь уместен — Нелин день рождения. В конце праздника Еву попросили сыграть, и она не возражала.

— Да, — продолжила тётка, — с земли прямо мама подобрала.

Она подула в чашечку и отпила кофе. — Видно, выкинули те, с гетто. Их тут водили разбирать бомбежку, всегда под собаками строго… лай… крик… А ведь все равно какая-то там ухитрилась… А мама в дом занесла. Да. Такая квелая была — даже вши её не ели. Мы думали умрёт. Но нет!

Ева играла ноктюрн где-то далеко-далеко, через две комнаты и коридор.

— Нас за все это могли расстрелять сто раз. Я так и сказала.

— Тётя Зоня допила кофе, поболтала чашечкой, перевернула, потрогала донышко. — Можешь представить?

Я представил. Тётя Зоня перевернула чашку обратно, посмотрела на гущу и ткнула чашку мне. — Видишь сердце? — спросила она.

— Только сахар, — ответил я. — Всегда ведь берете две ложечки.

— Ты сегодня странная такая, — отступая от Евы с черной повязкой, пробормотала тётя Зоня, рука её пробежалась по груди — к шее, так люди бессознательно ищут крестик или образок — например святого Христофора, хранящего от нежити и духа нечистого.

Ничего подобного тётя Зоня не носила, а всемогущего заступника своего — чайный гриб — прихватить не догадалась. Ева накинула тёте Зоне повязку на глаза и завязала на затылке узел. «Подушечка…» — мелькнула у меня мысль. Бабушка провела обеими руками по дверце пенала. Я услышал как протарахтел по доске её перстень.

Тётя Зоня пощупала повязку руками.

— Странное такое чувство, — глуховато сказала она, — я будто бы всё вижу… С ума сойти! А где верёвка? В какой стороне?

И она щёлкнула ножницами в воздухе — раз и два, и три. Свечи в венке колыхнулись и вновь выпрямились.

«Похожи на кинжалы», — подумал я.

После нескольких попыток тётушка, при помощи ужасающих манипуляций с ножницами, под фырканье и замечания присутствующих, срезала мешочек с верёвки. Затем она содрала с лица чёрную повязку.

— Противное ощущение, — сказала она тяжело дыша и потрогала себя за щёки, а потом прошлась руками по груди и бёдрам. — Как в детстве… — и совсем тихо добавила, — в кладовке.

Я водрузил на плиту кофейник. Он издал длинный вздох и выдул коричневый пузырь из носика.