Мила Нокс - Игра в сумерках

Рыжий болтал про самоубийцу из города… Значит, это и правда мой отец. А я? Кто же я? С тех пор как в доме произошел пожар, моя тень редко бывает человеческой – она упорно обращается дверью. Наверное, это связано с Макабром.

Странно, почему загорелась комета и Волшебный Кобзарь объявил об Игре именно тогда, когда в моей жизни произошли все эти события… Победитель откроет Дверь и попросит у Смерти исполнить желание. Еще месяц назад я бы сказал, что это сказки. Но как только мне открылся мир нежителей, ничему не удивляюсь.

Отец видел сон, в котором я открывал Дверь, и испугался. Он пошел сюда, чтобы «отдать меня людям». Но сам пропал. И я знаю: его исчезновение связано с Макабром.

Из-за пригорка полились нежные, призрачные звуки. Теодор заложил веткой дневник и поскорей засунул его в карман плаща. На гребне холма зажглось яркое пятно. Оно звякало, бренькало и трепетало. Пятно поднималось над холмом все выше, и Теодор с удивлением опознал в нем гигантскую шляпу. Шляпа поднялась еще немного, и вот показалось лицо хозяина. Волшебный Кобзарь.

– Добрый вечер.

Теодор кивнул.

Кобзарь лукаво приглядывался к костру.

– Как чудно пахнет этот заяц! Как горяч костер! Могу я погреться у него?

Не успел Теодор открыть рот, как Кобзарь перепрыгнул холм и в мгновение ока устроился на бревне, вытянув ноги к пламени.

– Ах, чудный костерок, чудный! Кстати, я слышал, как ты играл утром.

– Вот как?

– Хотя на самом деле играл не ты.

– Неужели?

– Многие действия, которые мы совершаем, кажутся нам собственными. Это далеко не так. Нашими руками и глазами правят высшие силы. Единственное, что в нашей власти – сердце. Если оно у тебя есть.

– Вот уж не уверен.

– Поверь, сердце – великая вещь. Жаль, что порой мы им не дорожим. Какой прок от бессердечного человека? – воскликнул Кобзарь. – Все равно что речка, покрытая льдом. Из нее не напиться.

Заяц подрумянился, издавая восхитительный аромат. Хоть добыча была неважная – кожа да кости, но после голодовки и такое блюдо покажется царским. Теодору не хотелось приниматься за ужин в присутствии чужака. Он не любил наблюдателей. И все же прогнать непрошеного гостя почему-то не мог.

– Угощайтесь.

Кобзарь издал хищный клекот и оторвал заячью ножку. Под пристальным взглядом Теодора, брызгая соком и обжигаясь, он принялся уплетать мясо.

– Благодарю! Ох какой восхитительный ужин! Все-таки у тебя есть сердце, хоть ты этого не признаешь. Не поверите, юноша, уже лет сто ни крошки во рту не было!

– Так это правда? Вы продали душу Смерти?

Кобзарь таинственно ухмыльнулся, щуря то один глаз, то другой. Глаза его мерцали, будто две звезды в небе, одна – голубая, другая – зеленая.

Одежда в отсветах костра сверкала причудливыми украшениями. Теодор с недоумением разглядывал прицепленные к рукавам и полам куртки Кобзаря ложки, серьги, разукрашенные свистульки, зеркальца, серебряные ленты, переливающуюся мишуру и обломанную ручку от шарманки – всю в узорах и росписи. С плеч музыканта на ленточках свисали кораллы, стеклянные трубочки и искусственные глаза, сделанные из хрусталя с вкраплениями бирюзы.

А сколько было пуговиц! Их пришивали явно не для дела: они поблескивали в самых неожиданных местах – на локтях, груди и даже в подмышках. Маленькие и большие, круглые и квадратные, стеклянные и металлические, а одна была в виде пунцовой ракушки размером с блюдце.

Шляпу на голове Кобзаря, казалось, украсили перья всех птиц, которые есть на свете. Когда музыкант двигался, перья колыхались, подобно разноцветным волнам, из стороны в сторону.

Вообще достаточно было малейшего движения – и слышался перезвон и перестук. Все эти бирюльки говорили каждая на свой лад: вилочка издавала «звяк!», стальная пружинка – «бреньк!», пуговицы «дзыньк-дзыньк-дзыньк», им басом вторила подкова: «бумц!».

Кобзарь обглодал заячью косточку. Из накладного кармана на животе он вытянул красную нитку и подвязал кость к шляпе, пополнив коллекцию бесчисленных странных штуковин.

– Да, я потерял сердце! – Кобзарь наклонился поближе, и кость ткнулась Теодору в нос. – Но и ты кое-что потерял, так, парень? Вон, в уголке глаза, что за тень? А в складке между бровей? О, я умею читать такие письмена! Ты лишился многого!

– Ну и что?

– Что? – Музыкант засмеялся. – Да так, ничего… Скажи, ты уже задумался о том, чтобы сыграть в Великую Игру?

– В Макабр?

Волшебный Кобзарь кивнул.

– То есть это все правда? Игральные кости, ставки, сама Смерть. Она существует?

Кобзарь посмотрел на Тео, как на умалишенного.

– Ну разумеется, нет. Разумеется, не существует. Ни разу, никто, никогда не видывал Смерти и не слыхивал о таком. Никто с ней не встречался. Ты спрашиваешь, существует ли Смерть? Если не веришь в нее, мальчик, ты вообще уверен, что существуешь сам? – Кобзарь расхохотался.

Теодор не видел ничего смешного.

– Нет ничего реальнее, чем Смерть. Кстати, ведь ты ее видел. Я все знаю, юноша, потому что я знаю Истину, – хмыкнул Кобзарь. – Ты уже с ней встречался. Было как-то раз…

Теодор вздрогнул. Кобзарь смотрел на него пристально, и в разноцветных глазах, казалось, отражался весь мир. Тео уставился в зрачки странного собеседника, но ему почудилось, будто он смотрит в глаза себе – перепуганному, лежащему у забора за штабелем досок – и смотрит… смотрит… снова на самого себя?

Он понял, что приближается к такому же, как он, Теодору, сделал шаг, другой – и внезапно вокруг посыпались осколки стекла. Он моргнул, и видение исчезло. Глаза Кобзаря снова были двумя разноцветными звездами, один – зеленый, другой – голубой.

Теодор вспомнил тот момент. Он лежал у забора, когда отец лечил девочку в доме, а потом увидел жуткую собаку, которая глядела в темное окно, словно чего-то ждала. Отец выпрыгнул, а собака исчезла. Значит, то была сама…

– …Смерть, – кивнул Кобзарь, поняв, что́ Теодор вспомнил. – О да! Смерть не выбирает игроков просто так, мальчик. Ничего просто так не происходит. На ее игроках есть особое… – Кобзарь задумался, подбирая слово, а потом завершил: – Клеймо.

Музыкант скользнул взглядом по шраму Теодора. Тео заметил это, тряхнул головой – и волосы упали на щеку. Он не хотел, чтобы хоть кто-то глазел на крест.

– Клеймо?

– Именно. – Кобзарь почесал затылок, звеня бубенчиками. – Клеймо. В Макабре участвуют те, кто потерял все… Разве нет? Кто еще не побоится глянуть ей в глаза? Нет, лишь потерявший все поборется с самой Смертью, поставив на кон единственное, что осталось, просто потому, что терять больше нечего. Тебе есть что терять?

Тео задумался. Он уставился на кабаньи сапоги, к которым пристали соломинки. Накануне он прокрался на сеновал крестьянина и за ночь перетаскал к себе на чердак четверть кучи. Солома согревала, но Теодор все равно замерзал, особенно под утро, да и чердак не стал уютней. Был ли у него дом? Нет. Деньги? Нет. Семья? Теодор не мог дать утвердительный ответ. Он лишился всего.