Эдуард Веркин - Звездолет «Черничная Чайка»

Не зря старался. Через пятнадцать минут показались коллеги. Никаких больше рубашечек, никаких шортиков, джинсовые комбинезоны, кирзовые сапоги (еле отыскал – большая в наши дни редкость), рваные соломенные шляпы.

– Доброе утро, сеньоры, – приветствовал я их. – Как спалось?

– Отвратительно, – ответил за всех Потягин. – Что за глупые деревянные кровати?

– Для придания колорита, – пояснил я. – Надсмотрщики… То есть начальники, они как раз и спали на таких кроватях. Работники спали вообще на тростниковых снопах, а питались…

Все четверо поглядели на меня с интересом, а боксер Ахлюстин с аппетитом ротвейлера понюхал воздух.

– Это гренки с кедровым соусом, – пояснил я. – Знаете, кедровые орешки, сливочное масло и одна венгерская травка, получается удивительно вкусно. Главное – правильно пожарить хлеб, чтобы корочка была только с одной стороны, впрочем, мой Андрэ в этом, кажется, знаток…

У кого-то забурчало в животе. Покраснела Октябрина.

– Может, к завтраку приступим? – недобро сощурился Ахлюстин.

– Да, разумеется, вон там стол, под баобабом. Там и котел, вы можете разогреть на огне.

Эти переглянулись.

– Надо было взять ботов, – сказал я. – Они бы все сделали.

Потягин скрипнул зубами и направился к столу. Остальные за ним. Я устроился в шезлонге, велел Андрэ отжать апельсинового сока и принялся наблюдать. Через такую маленькую золотую подзорную трубу.

С костром они провозились долго, хотя я все сделал, чтобы облегчить им задачу, – и дров нащепал и огниво подкинул. Но эти герои умели только языком трепать, пол-огнива перечиркали, прежде чем дымом запахло. Кое-как все-таки согрели, Октябрина принялась раскладывать кушанье по мискам, и тут послышались уже недовольные возгласы.

Я ждал этого. Подошел к ним.

– Что-то не так? – поинтересовался я.

– Это что, еда? – Октябрина брякнула ложкой.

– Конечно. Отличная еда! Кукурузная каша. И кукурузный хлеб. Сплошные белки и углеводы. Это обычный рацион надсмотрщиков. То есть начальников.

Урбанайтес простонал.

– Нам что, теперь все время это есть? – Ахлюстин понюхал кашу. – Эти… белки?

Я щелкнул пальцами.

С этими щелканьями целая эпопея была. Полтора дня сидели со Шлоссером, настраивали ботов на щелчки. Чтобы каждый щелчок, каждый его оттенок отвечал особой команде. Двадцать четыре щелчка накопилось.

Я щелкнул, и Андрэ принес мне ружье.

– Кукурузной каши у нас достаточно, на некоторых пальмах растут орехи и фрукты, в море крабы и рыба. Если захотите шашлычка…

Я потряс ружьем.

– К северу отсюда водятся свиньи. В случае острого белкового голодания можете завалить парочку. Но напоминаю, что ежедневную норму надо выполнять. Если не выполняешь норму – лишаешься завтрака.

И я похлопал Ахлюстина по плечу.

– Как это лишаешься завтрака?! – возмутился Потягин. – Почему?

– Я же вам говорил – наш эксперимент в точности воспроизводит быт сахарной латифундии. А там все было жестко. И чтобы достичь результатов, надо приблизиться к реальным условиям… Кстати, через двадцать минут начинается рабочий день. Пейте кофе.

– Тоже кукурузный? – брезгливо спросил Ахлюстин.

– Ячменный, – поправил я. – Очень питательный и бодрящий. Обеда вам не полагается, сухой паек можете получить у Андрэ. А теперь вперед! К новым трудовым подвигам.

И я стрельнул из ружья в воздух. Коллеги вздрогнули и загремели ложками, после чего разбрелись по своим участкам. А я еще некоторое время сидел за столом. Делать мне особо было нечего – до вечера, во всяком случае. Эксперимент – штука такая, особая. Как ком с горы – катится сначала медленно, зато потом, набрав массу и обороты, летит так, что не остановить. Поэтому первые дня два-три беспокоиться не придется, можно дышать, можно думать.

После завтрака я плавал. Час. Тупо, туда-сюда, туда-сюда, как крокодил. Это чтобы аппетит нагулять, с аппетитом у меня в последнее время туго, то ли предчувствия, то ли еще чего…

Аппетит нагулялся, я с удовольствием перекусил креветками по-гавайски, смешал себе коктейль, расслабился и даже вздремнул под шум волн. И даже не вздремнул, а полноценно выспался.

Потом читал Мессера. Какой ум! Какая книга! Пиршество духа, честное слово! Так проникнуть в глубь семантических дебрей! Читал про «напряги», читал про «кидалово», читал про «лохов». Про лохов особенно понравилось – все эти мои друзья стопроцентные лохи, так завтра им и скажу. А какие производные от слова «лох»! Какая мощь, какая энергия! Поэзия!

В шестнадцать ноль-ноль меня побеспокоил Андрэ. Солнце клонилось к закату. Я выпил ультразеленого чая и направился на плантации взглянуть, как там да что, куда жизнь катится.

Начал с Октябрины, ее фронт работ был ближе всего ко мне.

Плантация – штука простая. Прямоугольное поле, амбар. Даже не амбар, просто навес – чтобы тростник складировать. Тростник у нас хороший – за ночь не только отрастает, но и распадается в прах. Вернее, в сахар, в сахарный прах.

Для ботов никакого барака не было, они могли ночевать и в поле. Еще избушка для надсмотрщика – чтобы Октябрине было где погреть натруженные кости.

Столб еще.

И тростник везде.

Сахарный тростник весьма похож на тростник обыкновенный, только потолще и повыше. И цвет такой невеселый, казематный какой-то. Заблудиться в нем легко, зайдешь на три метра, и все – потерялся, растет стеной. Одним словом, растение угрюмое, для удовольствия такое выращивать не возьмешься. И вдоль тростниковой стены выстроились все двадцать ботов.

Они дружно и неумело размахивали мачете, врезались в начавшую уже коричневеть растительность. Еле-еле, никакой производительности. Я поискал Октябрину. Не видно. То ли зарубили ее, то ли сама зарубилась. Денек сегодня был жарковатый.

– Андрэ, где хозяйка? – спросил я ближайшего бота.

– Миссус отдыхает, – ответил Андрэ и продолжил размахивать мачете.

Совершенно по-дурацки.

Я направился к лачуге. Постучал в стену – дверей здесь не предусматривалось, жалюзи из бамбука только.

– Кто-нибудь дома?

– Сейчас выйду.

Через минуту Октябрина показалась. Со скрипом. Солнышко неплохо над ней поработало. Нос красный, шея красная, все красное. Надо было спреем солнцезащитным сбрызнуться. Но она его дома забыла, конечно. Бедняга.

А никто не обещал чудес курортологии, радостей талассотерапии.

– Устала? – участливо поинтересовался я.

– Нет. Солнышком просто напекло… Почему они работать не умеют?

Я хмыкнул.

– Тоже историческая достоверность? – Октябрина сощурилась.

– Разумеется. Все достоверно. Боты, как и настоящие работники, не дураки, работать не хотят.

– И что же делать?

Я пожал плечами.

– Изыскивать средства. Любые.