Владислав Крапивин - Кораблики, или «Помоги мне в пути…»

– То есть вы живьем переносите ребенка сюда!

Он разъяснил снисходительно:

– Не переношу, а воспроизвожу. Здесь материализуется дубликат, запрограммированный лишь на одно – на исполнение своего номера. Когда задача выполнена… результат эксперимента исчезает.

– Как… исчезает? – с усилием спросил я.

– Бесследно. Происходит дематериализация. Примерно через полчаса после исполнения. Ну, бывает, правда, задержка, если молекулярные связи оказываются чересчур прочными. Как сегодня, например…

Как сегодня!.. Значит, там, за дверью с портьерой, сидел взаперти второй я! И он еще не исчез, я чувствовал это! И должен был сгинуть с минуты на минуту!

– Ты же убийца! – вырвалось у меня.

Он так дернул головой, что локоны разлетелись.

– Побойтесь Бога! Кого я убиваю? Это копия, слепок!.. Все равно что кинопленка! Это… просто мое произведение!

– Это произведение – живое! Оно же дышит, чувствует!

– Да бросьте вы! Оно не более живо, чем фигура на экране! И чувствует не больше, чем граммофонная пластинка с записью голоса! Вы же не станете считать живой пластинку только потому, что она поет?

– Не врите! Я видел – это настоящий мальчик!

– Это зомби! Точнее, аппарат с записью голоса!

"Покажи мне его!" – это, естественно, я должен был потребовать немедленно. И… струсил. Да. Мысль, что увижу сейчас себя, живого Петьку Викулова, заставила замереть душу. А от мысли, что этот Петька может исчезнуть у меня на глазах, стало жутко. Пряча страх, я сказал небрежно (хватило сил притворяться, черт возьми!):

– И вы не боитесь ответственности, господин Полоз?

Он картинно поднял брови:

– За что?!

– Вот за это… за все. Конечно, вы гениальный изобретатель. Но формула, что гений и злодейство несовместны, в данном случае сомнительна.

Он расслабился, снисходительно улыбнулся:

– В каком Уголовном кодексе вы найдете статью, которая объявила бы меня преступником? Любой служитель муз вправе создавать художественные образы. И чем живее образ – тем больше успех…

– Существует Международная конвенция! О запрете воспроизводить живые существа искусственным путем! Без особого разрешения.

– Опять вы о том же! "Живые"… Кто докажет?

– А как вы объясните появление на концерте певца, который потом бесследно исчезает?!

– Так и объясню! Киноэффектом высокого уровня!

– У вас потребуют доказательств!

– Ну и докажу!.. Или… – Он вдруг кулаками прошелся по клавиатуре и уперся пальцем в крайнюю клавишу.

Хроноскоп тонко загудел. А Полоз проговорил с горьким торжеством:

– Вот и все! Аппарат, к сожалению, испорчен, программа стерта. Жаль, конечно, воспроизвести ее будет нелегко. Зато нет никаких следов моей "преступной" деятельности… господин Питвик.

– Есть! – я встал. – Отоприте вон ту дверь. Я знаю, что мальчик там. И надеюсь, он не исчезнет до приезда свидетелей. И… не советую шутить, господин Полоз. – Я незаметно тронул задний карман.

Полоз тоже встал. Сказал сочувственно:

– Нет там никакого мальчика. Уже нет… И как не вспомнить старую фразу литературного классика: "А был ли мальчик?.."

– Откройте дверь!

– Охотно. Вы сможете убедиться в отсутствии… предмета нашего спора. А также в том, что нет там другого выхода, через который он мог бы исчезнуть.

Полоз шагнул, отдернул портьеру, повернул ручку. Театрально толкнул дверь.

– Прошу!

Я тоже шагнул к двери.

Мальчик в комнате был.

Испуганный, съеженный, он прижимался к стене и суетливо кутался в плед, видимо сорванный с кресла. Такими клетчатыми пледами была укрыта здесь мягкая мебель.

Я впервые близко увидел его лицо – горестное, растерянное – и узнал себя сразу. И резануло по сердцу.

Петька метнулся по нам сырыми глазами и сказал сипловато, боязливо, но с остатками мальчишечьего гонора:

– Что вам от меня надо?.. Где моя одежда?

Из-под пледа внизу торчали босые ноги, а вверху – голое плечо.

– Почему он раздет? – резко спросил я Полоза.

Тот был растерян, перепуган без притворства. Парик на нем перекосился.

– Это… да, это бывает… Одежда иногда исчезает раньше, живая материя сперва сопротивляется… Но… его тоже не должно быть… уже…

Я скрутил свою ненависть к Полозу и спросил у Петьки:

– Что с тобой случилось… малыш?

Он почуял ласковую нотку и, кажется, душой потянулся ко мне как к спасителю.

– Я не знаю! Вот он… привел сюда. Сказал: скоро поедем домой. А потом тут что-то… Меня выбросило из кресла. И как ударит по ногам… И одежды нету…

Я глянул под ноги. Пол был из металлических плиток с выпуклым узором. Как в соборе или вестибюле старинного дома. И вообще в комнате было что-то от сумрачной часовни. Восьмиугольное замкнутое помещение с глухими узкими нишами вместо окон. Только мебель – современная, низкая, разлапистая.

Я, не скрывая, переложил "ПП" из брючного кармана в просторный карман куртки. Сказал очень ровно, чтобы не заорать:

– Господин Полоз, не откажите в любезности, сядьте вон в то кресло, подальше от двери…

– Да, но…

– Сядьте, господин Полоз… – Я опустил руку в карман. – Вот так, благодарю вас. Ваше присутствие здесь, надеюсь, остановит Карлушу в желании повторить фокус с рубильником…

– Какой фокус? – прошептал Полоз, нелепо проваливаясь в мякоть кресла.

– Тот, когда на пол дается напряжение. Чтобы материя стала неживой и поскорее исчезла. Не так ли?.. Вы не знали, что у нас с Петушком от рождения иммунитет на удары тока… – И я опять повернулся к Петьке: – Не бойся, Петушок. Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.

Никакой он был не зомби, не дубликат, не биоробот! Он был настоящий Петька! Изумленно вскинул мокрые ресницы:

– Откуда вы меня знаете?

– Потом объясню… Я про тебя все знаю.

Он опять прижался к стене: испуганно, недоверчиво.

– Правда, – улыбнулся я как можно добродушнее. – Абсолютно все. Даже то, что у тебя на левой лопатке "гусиная лапка"…

И тут я испугался: вдруг родинки нет? Шагнул к Петьке, потянул вниз край пледа на плече. Петька дернулся. Но я успел заметить – на острой лопатке гусиный след. И еще одно успел – самое главное! Коснувшись на миг горячего мальчишкиного плеча, понял окончательно, что Петька настоящий, живой и что никуда он не исчезнет!

А он, шарахнувшись, потребовал – все еще со слезинкой, но дерзко:

– Отдавайте мои штаны и рубаху!

Я посмотрел на Полоза.

– Вы напрасно считаете, что… – начал лепетать он.

– Есть у вас одежда для мальчика?

– Ну… откуда же? В доме нет детей…

– Черт возьми! Хотя бы концертный костюм!

– Но они все в костюмерной… Если хотите, я пошлю Карлушу. Но это будет непросто, потому что…

– Если Карлуша сунется из дома, его пристрелят, – сообщил я. И вынул радиофон: – Юджин! Ты где?