Анна Чернакова - Хрустальный ключ, или Жили-были мы

Граф Мовэ вырвался из рук солдат, подбежал к карте, бухнулся на колени и заголосил, то патетически вскидывая руки, то кланяясь, стукаясь лбом об пол в районе Урала:

– И вечно ты, государь наш батюшка, в неустанных заботах, в радениях, как бы сделать Россию добрым любимою, любимою и будет, врагам страшною, страшна и будет…

Пётр поднялся с пола, нетерпеливо перебил:

– Благодарю, но не обо мне тут речь вести.

Он шагнул мимо графа к мальчикам. Граф Мовэ преобразился. Лицо его исказилось гневом и презрением. Он вскочил с колен, обскакал царя, подлетел к мальчикам и тут же с ужасом отпрянул, словно только сейчас заметил их присутствие; вытянул руки, загородившись от них, как от нечисти:

– Да, о негодяях этих! Зло против вас замышляя…

Голос его сорвался, он чуть не зарыдал, но с видимым трудом овладев собою, продолжил:

– Хитростью диавольской крепость вашу захватив, достойны есть быть в железо закованы и имущества лишены, ранее всего у меня похищенного, потому как в этой суме…

Оттолкнув его, Пётр подскочил к мальчикам:

– Который из вас хитрость сию измыслил? Летательную машину и пушку быстрострельную?

Мальчики в испуге молчали. Пётр в ярости топнул ногой. Митя сглотнул, сжал кулаки, шагнул вперёд:

– Во всём, великий государь, моя вина. Мне одному и ответ держать.

Стёпка тоже шагнул, встал рядом с ним.

– Простите его, Пётр Алексеевич. Всё делал я – и эликоптер, машину эту летательную, и пушку скорострельную.

Пётр перевёл взгляд на Тёму. Но тот молчал.

Пётр неожиданно захохотал, приобнял Митю и Стёпку, хлопнул по плечам, выкрикнул, обращаясь ко всем в зале:

– Вот у таких мастеров учиться станем! Не на лета, а на плоды трудов зрить надо. И не только молодым, но и старым. И не одной силой брать, а и умом, и хитростью. И не только русским, но и многомудрым иноземцам наука.

Он расцеловал обоих мальчиков. Тёма, как в школе, поднял руку, сделал шаг к Петру, осторожно потрогал его за плечо:

– Вообще-то, ваше королевское величество, если по правде, то всё изобрёл я. Я также являюсь автором многих…

Он замолк, потому что Пётр, нахмурившись, резко обернулся к нему. Стёпка и Митя, перебивая друг друга, подтвердили правоту Тёминых слов. Но Пётр, не слушая, снова сердито затопал ногами.

– Да где ж твоя правда? Когда молчал со страху наказания? Или когда за наградой вылез? Ну вот и не получишь ни того, ни другого. А товарищей твоих за храбрость отблагодарю.

Не глядя, протянул руку назад. Меншиков, услужливо подскочил, что-то вложил в ладонь. Пётр нацепил на грудь Мите серебряную медаль, потом с такою же повернулся к Стёпке, но тот отступил на полшага назад:

– Ваше величество, позвольте вместо награды с просьбой обратиться?

Пётр посмотрел удивлённо, нетерпеливо кивнул.

– Явите милость и простите Данилу, его вот брата, – Стёпка показал на Митю.

– Данилку-предателя, что со стрельцами убёг?! – закричал Пётр.

Все замерли.

– Не враг он вам, – твёрдо, хоть и негромко, продолжил Стёпка. – С братом по глупости поссорился, оттого и убежал. А вам служить он рад будет. Пусть и молод, да мастер, каких поискать. Вот ваш «Большой чертёж» – его работа. А мечта его – исследовать новые Северные земли…

– Кстати, о новых землях, ваше величество, – выступил вперёд Тёма. – А как насчёт новой столицы на западе России? Это и в военном отношении, и в торговом – безусловная польза. Построить новый город и крепость, назвать… ну, скажем, Петербург. – Тёма поднял руку и продекламировал: – «Отсель грозить мы будем шведу, здесь будет город заложён на зло надменному соседу!»

Арапчонок схватил перо и на подоконнике быстро записал стихи. А павлин встрепенулся, гремя цепочкой, подбежал к столу и закричал, распустив хвост. Тёма вдохновенно продолжал:

– Построить прямо на берегу Балтийского моря…

– Ты не только трус, но и дурак, – перебил его Пётр. – Географии не учён? Нет такого моря – Балтийского. Наперёд запомни: раньше, чем других поучать, полезно самому хоть чему-нибудь выучиться.

И совсем потеряв интерес к Тёме, повернулся к Стёпке. Нацепил медаль ему на грудь.

– Не одиножды, а дважды наградить тебя надлежало бы. Молодец. Меня не побоялся, ради друга за опального вступился. Хвалю.

Граф учтиво закашлялся, привлекая внимание:

– Ваше величество, как все заслуги России, нынешние и грядущие, причиною имеют вас – мудрого пастыря, государя её, так же и заслуги сих молодых людей фундаментом имеют скромные мои усилия по привитию им наук, искусств, добродетелей. Не возвеличивая, но и не умаляя достоинств своих, хотелось бы и мне…

Пётр внимательно смотрел на него. Высокий немец в роскошном парике до пояса – Франц Лефорт – что-то зашептал Петру на ухо. Глаза Петра налились яростью. Указывая на графа, закричал:

– Льстец и лицемер! Такой безобразит человечество! Это ты – тот самый, кто капитанское звание и мундир за деньги себе добыл? Увести его и сечь до тех пор, пока мундир виду не потеряет!

Стёпка попытался было робко вступиться за графа, но Пётр закричал:

– Молчать! А то и сам за ним последуешь!

Он топал ногами, всё больше распаляясь. Неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы Лефорт не махнул на хоры музыкантам и роговой оркестр не загудел что-то весёлое, плясовое. Лефорт за спиной Петра ещё раз махнул рукой, и тут же дамы и кавалеры повылезали из-за стола и затопали, заплясали. Лефорт, подхватив Петра под руку, увлёк его в другой конец зала, а Меншиков, спиной закрывая мальчиков от царя, велел им идти к дальнему концу стола.

– Тоже мне, царь, – ворчал Тёма. – Грамотный очень. А где Балтийское море – не знает.

– Оно у них Варяжским называется, – извинился за Петра Стёпка.

– Откуда я должен знать! Ему бы спросить: «Вы какое море в виду имеете? Где оно расположено?» А то сразу – «дурак». Я еле сдержался!..

Тёма и Стёпка стояли на косогоре над Яузой. Вдали виднелись домики Немецкой слободы, Преображенский дворец, две потешные крепости.

Митя, в капитанском мундире, вертел в руках два белых резных камня, крепко спаянных известью, – те, что передал мальчикам дед Данила.