Александр Богаделин - Кикимора и другие. Сказки-притчи

— Ты находишь? — иго-го посмотрел на небо, по которому проплывало несколько облаков.

— Да, конечно, — поспешил заверить его черт.

«О желудях мы говорили в прошлый раз, о кузнечиках в позапрошлый…», — лихорадочно вспоминал Щасвернус.

— А… — начал было он фразу, но, не придумав продолжения, умолк.

— Что? — поинтересовался пони.

— А я вчера видел Татапотама, — выпалил черт.

— И что он делал?

— Ничего, — Щасвернус попытался представить, как мог бы выглядеть зверь с таким странным именем. — Просто щипал траву.

— А он кусается? — почему-то спросил иго-го.

— Не знаю, но, судя по клыкам, вполне может это сделать, — зачем-то для убедительности добавил черт. — Так что, будь поосторожней! — предупредил он пони, стремительно удаляясь по тропинке.

— Вы слышали, иго-го видел Татапотама. У него огромные клыки, длинный хвост и два больших уха, — поведала мышка сове, случайно услышанный разговор черта и пони.

— Татапотам чуть не съел бедного иго-го, — поделилась немного глуховатая сова новостью с сорокой, а та уже разнесла её по всему лесу, от себя добавив, что хотя чудовище и притворяется травоядным, но не прочь закусить парой волков и медведей.

Ничего не подозревающий Щасвернус отправился навестить дальних родственников, а, вернувшись через пару дней назад, сразу же решил зайти к своему другу Пшелты. Но перед домом беса возвышалась целая баррикада из поваленных деревьев.

— Стой, ты кто? — раздалось с той стороны завала.

— Пшелты, ты чего, белены объелся? — удивился черт. — Это же я, Щасвернус.

— Докажи, — неожиданно потребовал бес. — Может быть ты Татапотам, притворяющийся Щасвернусом.

— Кто, кто? — не сразу понял черт.

— Ужасный Татапотам, поедающий лесных духов, — прокричал из своего укрытия Пшелты.

До черта стало что-то доходить, и он усердно принялся перечислять совместные с бесом проделки.

— А что я сказал, забравшись на самое высокое в лесу дерево? — не унимался Пшелты.

— Вообще-то ты кричал: «Снимите меня отсюда!».

— Щасвернус! — радостно воскликнул Пшелты, выбираясь из своего укрытия. — Как я рад, что ты наконец-то пришел! А ты не видел Татапотама?

— По-моему, он уже давно ушел, — успокоил его черт. — Я наткнулся на его следы за три леса отсюда.

— Правда! — обрадовался бес и сразу же побежал поделиться прекрасной новостью с другими лесными обитателями.

— Переходим к следующему вопросу повестки нашего собрания, — Леший заглянул в исписанные кленовые листочки. — Поступило заявление от козы с просьбой обучить ее детишек основам безопасности и жизнедеятельности. В качестве вознаграждения полагается три ведра молока. Кто возьмется?

— Надо Щасвернусу поручить, — предложил Водяной, вспомнив свои мучения с лимериками.

— Не, я не справлюсь, — хотел было увильнуть черт, но духи его возражений даже слушать не стали. Так что пришлось Щасвернусу и Пшелты, который сразу помочь вызвался, в деревню идти.

Очень беспокоилась коза, что волки заблудившегося козленка съесть могут, потому и попросила духов учителя прислать. Чтоб рассказал семерым ее несмышленышам, куда ходить не следует да чего в лесу остерегаться.

А то недавно младшенький взял и гулять один убежал. Хорошо, что Леший по дороге встретился и назад привел, а то б остались рожки да ножки от сыночка любимого.

Пшелты с Щасвернусом сразу за дело принялись и решили для начала лекцию детишкам прочитать. Но быстро сообразили, что мало из этого толку получится. В одно ухо слово у них влетает и сразу через другое наружу просится, совсем в голове не задерживаясь. Тут пример яркий требовался.

Коза каждый день пастись уходила, чтоб молока к вечеру нагулять, а козлятам дома оставаться велела и не открывать никому. Вот и решили черт с бесом проверить, как они требование мамкино выполняют.

Первым делом Пшелты с Щасвернусом к шкуре волчьей, что от истории с Красной Шапочкой осталась, спереди карман большой пришили. Влез Щасвернус в нее и к дому козы отправился.

— пропел он условленную песенку. Только не очень у него с пением получилось. Не поверили ему и дверь не открыли.

Пришлось Пшелты шкуру на себя примеривать. У него с музыкальным слухом гораздо лучше дела обстояли.

Выглянули козлята в окошко — перед дверью кто-то в плаще длинном стоит. Вроде на маму похоже, но все равно сомнения берут.

— Волк это, — младшенький говорит. — Не надо дверь открывать.

А старший ему в ответ:

— Никакой это не волк. Это мама нам молочка принесла, — и смело щеколду вбок сдвинул.

Ворвался Пшелты в дом и стал козлят в мешок на животе засовывать. Одного, другого, третьего… шестого. Пока по дому бегал, из-под стола да из шкафа малышню вытаскивая, со счета сбился и подумал, что всех словил. А маленький самый, как волка увидал, сразу в печку спрятался. Там и сидел, пока тот не ушел.

Как и договаривались, добрался Пшелты с ношей тяжелой до ближайшего дуба и в тенечке улегся. Козлята в кармане толкаются, копытцами в бок норовят лягнуть, но терпеть приходится.

Вернулась мама-коза, а дома погром стоит и только младшенький один бегает. Запричитала она понарошку, слезы горькие полила, а потом ножницы большие взяла и пошла детишек своих выручать.

Бес, под дубом расположившись, вид делал, что спит, и даже похрапывал временами. Разрезала коза мешок, к шкуре волка пришитый, потихоньку козлят наружу вытащила и наутек с ними бросилась.

Но до дома добравшись, ругать детишек не стала и убираться заставила. Старший терпел, терпел и не выдержал. Подбежал к мамке, в шерсть мягкую уткнулся и разревелся вовсю.

— Никогда больше, — говорит, — дверь открывать незнакомцам не буду.

За ним и остальные к козе бросились. Прощение просят и слушаться во всем обещают.

Обняла коза детишек своих, приголубила каждого, а потом за стол усадила, молочком вкусным потчевать.

Но песенку про бабушку и козлика ее серенького разучить все-таки заставила.

Первые люди, еще имеющие слабо развитую речь и не обремененные социокультурной средой, были частью природы. Они не противопоставляли себя ей и довольствовались в большинстве случаев дарованными плодами и фруктами, добытым мясом и естественным кровом в горных пещерах. Камень, дерево воспринимались просто как объекты внешней среды, как данность, из которой можно было иногда сотворить что-нибудь полезное для своего быта или охоты.

С возникновением развитой речи и поименованием окружающей среды, появляется возможность создавать абстракции, одухотворяющие предметы и явления. Начинается процесс осмысления природы через проецирование на неё самого человека.