С. Гроув - Золотое снадобье

Ибо их глазам предстал ужас.

Премьер-министр Блай сидел на стуле, его лицо еще сохраняло изумленное выражение. На спинке другого стула аккуратно висел его пиджак. Черный жилет Блая ненатурально лоснился, белая рубашка под ним потемнела от крови…

Шадрак бросился вперед, не замечая, что пачкает кровью и ладони, и обувь.

– Блай!.. – крикнул он. – Во имя Судеб, Блай!.. Скажи что-нибудь!..

И прижал палец к шее премьера, пытаясь найти биение пульса.

Майлз влетел в комнату следом за другом, схватил руку Блая.

– Остыл уже, – произнес он. – Совсем остыл…

Тео живо оглядел комнату, оценивая картину. На столе рядом с убитым лежал короткий нож: все лезвие было в крови, зато перламутровая рукоять – совершенно чиста. Рядом валялась толстая брезентовая блуза, заляпанная кровью, и при ней пара перчаток. И на полу – никаких следов. Ни на лестнице, ни на ковре.

Сверху долетел оглушительный грохот, как будто что-то обрушилось.

Майлз и Шадрак мигом оставили бесплодные попытки оживить несчастного Блая.

– София!.. – закричал Шадрак, бросаясь к лестнице.

Снаружи доносился тяжелый топот шагов.

Тео схватил со стола кровавые улики и бросился к знакомому чулану под лестницей, где тотчас и спрятался.

Шадрака, бежавшего вверх по ступеням, встретила целая когорта офицеров полиции с пистолетами в руке.

– Шадрак Элли и Майлз Каунтримен! Руки за голову! – куда громче необходимого выкрикнул старший. – Вы арестованы по обвинению в заговоре, государственной измене и убийстве премьер-министра Сирила Блая!

В Бостонской гавани царила деятельная неразбериха. Крикам моряков отвечали вопли чаек. Запахи сахара и патоки, кофе и рома, океана и водорослей носились туда и сюда, словно путешественники, сходящие по трапам по возвращении из долгого странствия. Пробравшись сквозь толпу к офису капитана порта, София отправила почтой письмо Каликсте и Барру с просьбой встретить их с Тео в Севилье через месяц, считая от сегодняшней даты. Потом ей пришлось предъявить документы полицейским: патрульные следили, чтобы иностранцы не въезжали в страну, а путешествующие граждане имели при себе все необходимые бумаги.

И вот наконец можно было идти разыскивать «Истину». Сердце заколотилось сильнее…

Нужное название значилось белыми буквами на борту корабля с высокими мачтами и гладким корпусом. Носовая фигура представляла женщину в синем платье, с белой повязкой на глазах. Изображение перекликалось с горгульей над входом в нигилизмийский архив: той тоже завязали глаза. Свернутые паруса, казалось, готовились поскорей распахнуться, принять в себя ветер и начать плавание.

Пока София рассматривала корабль, к ней подошел мужчина средних лет, облаченный в нарядную синюю форму. На шее у него красовался нигилизмийский амулет, в руках – карандаш и блокнот.

– Вы отплываете с миссией в Папские государства? – обратился он к девочке.

– Да, – ответила она, постаравшись, чтобы голос поменьше дрожал.

– Ваше имя?

– Эфемера Тимс…

Мужчина полистал блокнот:

– Ага, вот оно… Да, я припоминаю, ваше путешествие устроила Угрызение. Но вы вроде бы не одна? У меня тут сказано – Эфемера Тимс и ее гость, Шадрак Элли…

– Угрызение немножко ошиблась, – сказала София. – Имя гостя другое. Этот человек сейчас подойдет…

– Вы можете устраиваться на борту. Когда он появится, я скажу ему, куда идти. Как, говорите, его зовут?

– Теодор Константин Теккари.

Мужчина коротко кивнул:

– Отлично. Что ж, добро пожаловать на борт «Истины», миссис Тимс. Ваша каюта номер семь!

– Благодарю.

София проследовала по трапу. Стоило оказаться на борту, как она ощутила легкое покачивание корабля… и вместе с ним – первое прикосновение морской болезни, так донимавшей ее прошлым летом. София глубоко вдохнула и выдохнула, силясь превозмочь тошноту, потом, глядя на указатели, пошла искать каюту. Сквозь открытые двери было видно, как распаковывали вещи другие миссионеры-нигилизмийцы. Все готовились к долгому плаванию через океан. Спокойно раскладывали по ящикам свернутую одежду, расставляли книги по полкам, заправляли постели… София добралась наконец до своей каюты, вошла и огляделась.

Половину крохотного помещения занимала койка, прикрытая занавеской. Деревянный стул, столик… круглый иллюминатор, обведенный синей краской.

София опустила на пол рюкзак. Положила на стол книжную сумку. Села и снова перевела дух, стараясь успокоить бунтующий желудок. Сунула руку в карман, стиснула серебряную катушку.

«Я здесь, – сказала она себе. – Я здесь, и все будет хорошо. Все пройдет гладко. В прошлом году мы с Тео и покруче влипали».

Снаружи доносилась перебранка чаек, плеск волн. Других звуков не было. Легкий ветерок медленно колыхал постельную занавеску…

Если закрыть глаза, морская болезнь вроде бы отступала. Ей говорили, будто в обычных случаях против тошноты помогала фиксация взгляда на неподвижном горизонте… только ее случай – необычный. Океанская беспредельность как бы резонировала с ее «умением» плавать в безвременье. Поэтому София, зажмурившись, сосредоточилась на отдельно взятом мгновении. А именно – на вчерашнем утре, когда ей явилась Минна и произнесла такие простые слова: «Недоумевая, все же не отвергай предложенного плавания…» Девочка вновь увидела перед собой расплывчатые контуры фигуры, услышала голос. Память дорисовала рассветное освещение, знакомую обстановку… София обрела опору, тошнота постепенно улеглась. Стало так хорошо, что София постаралась задержаться в том мгновении, насколько было возможно…

Потом шепот волн, долетавший сквозь раскрытую дверь, зазвучал по-другому. София открыла глаза и увидела, как изменился свет в каюте: он падал по-другому и казался желтее прежнего. Девочка поспешно вытащила часы – и глазам своим не поверила. Пятнадцать часов семь минут! Быть не может!..

В панике она выскочила из каюты в узкий коридор, бегом добралась до палубы… Город Бостон быстро уходил за корму. «Истина» под всеми парусами неслась в открытое море. И, насколько София могла судить, ни Тео, ни Угрызения на борту не было…