С. Гроув - Золотое снадобье

Вот и сейчас большая рука, припудренная, наманикюренная, поглаживала кончик сороконожки; другая рука покоилась на широкой груди. Фамилия Бродгёрдл означала «широкий в поясе», чему вполне соответствовала талия, как же этим не гордиться? А также тем, насколько подавляло других его присутствие! Стоило Бродгёрдлу войти в комнату и целенаправленно устремиться к человеку среднего сложения, не говоря уже о субтильном, после чего уставиться на него с высоты огромного роста – и людям казалось, будто гора рассматривает хлипкую тележку у своего подножия. Болтуны, дерзавшие заглазно посмеиваться над Бродгёрдлом, мигом замолкали, когда на них надвигалась широченная грудь, увенчанная грозной бородой в сопровождении немигающего взгляда вознесенных над нею глаз!

Он этим пользовался умело и к своему удовольствию. Извлекал выгоду из собственной наружности, полагая ее первейшим инструментом силового давления, который позволял заодно сберегать словесные аргументы до более подходящего случая… тем самым придавая речам, когда они наконец раздавались, дополнительный вес!

Отвернувшись наконец от своего отражения, Бродгёрдл еще раз просмотрел приготовленную к случаю речь. Она заполняла три бумажных листа. Депутат прочел их все до конца, шевеля губами. Ему предстояло произнести их перед бостонской общественностью, жаждавшей подтверждения или опровержения слухов, касавшихся убийства премьера.

Раздался легкий стук в дверь: пора! Держа текст в напудренной руке, Бродгёрдл прошагал к двери. В сопровождении помощника вышел в длинную колоннаду, что вела к ступеням Палаты представителей. Внизу пчелиным роем гудела толпа, выплеснувшаяся на общественные луга. Ее беспокойство, приправленное нездоровым возбуждением, было физически ощутимо.

Бродгёрдл поднялся на трибуну, оказавшись на всеобщем обозрении. Толпа мгновенно притихла: взяв начало возле ступеней, волна тишины быстро накрыла ее до самого края. Бродгёрдл ждал – спокойный, собранный, сосредоточенный.

Вообще-то, публичное объявление об убийстве Блая составляло долг лидера парламентского большинства. Бродгёрдл, лидер меньшинства, вызвался сам, и ни у кого не хватило духу ему отказать. На самом деле его следовало выбрать хотя бы из-за голоса, столь же мощного, как и телесная стать. Когда Бродгёрдл вещал на публику, этот голос гремел, точно колокольный набат. В личной беседе – журчал, словно неодолимый поток…

Глядя сверху вниз на жителей Бостона, великан ждал, пока толпа не утихнет вся, до последнего человека. Потом он заговорил:

– Бостонцы! Друзья мои!.. Коллеги поручили мне сделать безотлагательное объявление, ибо сегодня произошло событие неординарного свойства…

Он сделал паузу, оставив последние слова висеть в воздухе над головами людей. В толпе не шевелилась ни единая живая душа. Казалось, весь город напряженно слушал Бродгёрдла.

– Как вам известно, – снова заговорил он, – за последние месяцы мы с премьер-министром Блаем не единожды расходились во мнениях. У нас были разные воззрения на перспективы Нового Запада.

Я желал видеть нацию могучей и доминирующей, Сирил представлял ее мощной и сострадательной. Это, конечно, весьма разные позиции по отношению к нашей стране и всему миру.

Он вновь сделал паузу; тишина стояла такая, словно слушатели вовсе вымерли.

– Я бесконечно счастлив объявить вам, – сороконожка над верхней губой принялась мучительно извиваться: он улыбался, – что буквально три дня назад мы наконец-то сошлись во мнениях. Сирил прямо сознался мне, что изменил свою позицию в пользу плана, который я всячески разворачивал перед ним с самой зимы. Проще говоря, это план силового объединения нашей Западной эпохи: где взаимовыгодного, где посредством экспансии… а временами – из чистого сострадания!

Внизу волной разбежался шепот. Кто-то не верил своим ушам, другие были сбиты с толку. Бродгёрдл выждал мгновение и продолжил:

– Увы, пойдя по такому пути, решившись поддержать мой план обеспечения превосходства Нового Запада, Сирил сделал своими и моих врагов тоже. Шадрак Элли и Майлз Каунтримен, двое ближайших сподвижников Сирила, в одночасье сделались его могущественными неприятелями! И та иностранка, что много месяцев тайно проживала у Сирила, женщина из народа Вещих по имени Златопрут, она, несомненно, также тяжело перенесла изменение его политических воззрений.

Последнюю фразу Бродгёрдл выдал с этакой усмешкой, содержавшей немалый намек. Как и следовало ждать, слушатели заахали.

– Увы, жизнь в политике успела приучить меня к мстительности моих недругов и низменности их приемов. Соответственно, я готов с ними справляться. Сирил, будучи человеком, готовым отстаивать ценность сострадания даже перед лицом неприкрытой агрессии, подобного опыта приобрести не успел, и в итоге это погубило его. С глубоким прискорбием объявляю вам, сограждане, о том, что сегодня после полудня премьер-министр Сирил Блай был обнаружен убитым… Бостонцы! Почил ваш премьер! Да упокоится он с миром!

Свою речь Бродгёрдл спланировал тщательно. Объявление о гибели Блая стало ее финальным аккордом, как и задумывалось. Он знал: услышав его, толпа взорвется. Так и случилось. Людское скопище взревело. Это был разом и жалобный крик горя, и вопль ярости, и возглас недоумения. По улью стукнули палкой: рой изготовился кинуться на любого врага, яростный, недоумевающий и огорченный.

Бродгёрдл обратил к собранию обширную спину и сошел с возвышения. Парламентарии, стоявшие у колоннады, на ходу пожимали ему руку. Даже члены его собственной партии изумились тому, насколько ловко он вставил шпильку покойному премьеру в своей хвалебной вроде бы речи и как мастерски использовал смерть Блая для собственного политического гамбита. Впрочем, к смелым деяниям Бродгёрдла им было не привыкать; те же, у кого хватало смелости противостоять ему, все без исключения впоследствии о том пожалели. Вот поэтому коллеги один за другим его поздравляли. Одни – искренне, другие не очень… и во всех случаях к теплым словам примешивался страх.

Вернувшись к себе в кабинет, Бродгёрдл отложил листки с речью для последующего приобщения к делу, затем вызвал помощника – тощую личность по имени Бертрам Пил. Поспешно вбежав, Пил приготовил деревянный столик для записей, с которым не расставался. Разгладил бумагу, схватил карандаш и застыл в ожидании.

Берти Пил являлся величайшим поклонником своего босса, и это было к лучшему, поскольку им приходилось проводить вместе почти все рабочие часы, каждый день. Есть определенный сорт людей, о которых годами вытирают ноги; в результате они приходят к выводу, что миром правят мелкие тираны, а раз они правят миром, значит у них есть на это некое право; а если есть такое право, данное свыше, значит мир управляется так, как тому и надлежит быть.