Ая эН - Уровень Альфа

В один из очередных компьютерных дней к Ризу, отмахиваясь от мультяшных фанаток, зашел Дюшка, измученный очередными съемками в рекламе. Шортэндлонг тренировался: он пытался трансформироваться в двух Шортэндлонгов, каждый из которых мог бы существовать сам по себе.

«Завтра реактор под Джадо будет в моем личном распоряжении, – сказал Дюшка. – Я изучил его вдоль и поперек и отлично знаю, что нужно делать для того, чтобы гарантированно трансформировать меня в супермутанта. Ты нужен мне всего на сорок минут. Полчаса на дорогу на моем личном скоростном самолете, который поведет Маша Малинина, и десять минут – сам процесс. Для тебя он будет полностью безопасным, ты можешь не бояться».

«Для меня все – полностью безопасно, мой добрый друг! – важно ответствовал Риз. – Ибо обо мне есть кому позаботиться. Ну и вообще, ты же знаешь, что я с рождения супермутант».

Последнее предложение было сказано им другим тоном, как бы между прочим.

«Часов в девять вылетим, к десяти вернемся».

«Ты же говорил – всего сорок минут! – недовольно пробурчал Риз. – И, кстати, именно в это время я не могу. В половине десятого ко мне массажист придет».

«Разве его нельзя отменить?»

«Отменить-то можно, – замялся Риз, – но что тогда мои обращенные скажут? Самодур Ризенгри Шортэндлонг, они скажут. То назначает массажиста, то отменяет…»

«Давай после массажиста полетим».

«Ты что?! После массажиста у меня обсуждение с дизайнерами новых моделей курток с эмблемами «Мутанты за ангелов»! Потом публичное обращение в добро. Потом эти, как их, уроки, вот. Я должен окончить школу с отличием. Это знаешь как важно!»

«Ну, Бес, ты чего! Неужели…»

И тут Ризенгри взорвался:

«Не смей называть меня этим гадким именем! Никогда! Меня, посланника света! Разве я тебя не предупреждал об этом? Я ни за что не поеду с тобой в этот реактор, в этот рассадник зла, в этот… Более того! Я немедленно предупрежу всех о том, что ты собираешься сделать. Ты, трижды обращенный мною в добро…»

Дюшка не выдержал и выключил компьютер.

– Бес не такой! – сказал он вслух сам себе. – Это игра у Димы неправильная!

Обуреваемый противоречивыми чувствами, Дюшка ходил по громадному пустому дому и нигде не мог найти себе места. Он включил любимую музыку, но она не помогала ни капельки. Он потянулся к телефону, чтобы позвонить Лили, но в последний момент передумал. Он попробовал покататься на искусственной волне в аквапарке на заднем дворе, но это не принесло ему ни малейшего удовольствия.

Дюшка знал, что игра у Димы правильная. Что Дима видит все и никогда не ошибается, во всяком случае в отношении Риза не ошибается. И что когда-нибудь он сам станет ангелом и увидит все так, как видит Дима, и тогда многое поймет и…

Искусственная волна вдруг сбила его с ног, закрутила, бросила на пологое дно бассейна и отхлынула.

– Я не хочу видеть мир глазами ангела, – прошептал Дюшка.

Что-то в его голове медленно прояснялось. Он вылез на бортик бассейна и сел, свесив ноги в воду. Хорошо, что никого не было рядом. Дюшка вдруг очень ясно понял, что ни капельки не хочет становиться ангелом. «И что же мне делать?» – с отчаянием подумал Дюшка. Делать ему было нечего, и никакого выхода не было. Его никто отсюда не гнал, наоборот, ему все были рады. Условия ему создали такие, что круче некуда. У него были блестящие перспективы. Единственное, чего у Дюшки не было, – это выбора. Если бы он захотел уйти – уходить было некуда. Его планеты больше не существовало. «Моей планеты больше нет. Ее вообще совсем нет. А я… Я даже не переживаю! Урод я, вот кто я…»

Дюшке стало жалко себя, урода. Он всхлипнул. Сзади кто-то засмеялся. Клюшкин молниеносно вскочил на ноги и обернулся, побледнев как полотно.

Сзади сидела и смеялась над ним Лили. Дюшка облегченно выдохнул. Лили перестала смеяться и принялась деловито чистить клювом перышки.

– Шла бы ты спать, глупая, – сказал ей Дюшка. – Все нормальные птицы, между прочим, давно спят.

Лили посмотрела на Дюшку одним глазом и продолжила чистить перья. Дюшка махнул рукой и ушел в дом, обернувшись полотенцем.

Дома он налил себе чаю в любимую терракотовую с бронзой чашку и прошел к любимому креслу, напоминающему половинку груши. Плюшевый заяц услужливо подвинулся, уступая место. Дюшка сделал глоток, слегка наклонился вперед, чтобы поставить чашку на столик, и неожиданно поймал в натертой до зеркального блеска поверхности стола свое отражение. Полноватый мальчишка с рыжими взъерошенными волосами смотрел на него из глубины столика отчаянными печальными глазами. Глазами, которые смотрят в тупик бесконечной длины. И Дюшка вдруг подумал, что он, этот парень в столике, – не просто урод, а суперурод. Дрянь, каких мало. Ему даже на свою погибшую планету насрать. Он даже маму с папой не вспоминает. А его… спасли… взяли… в рай… ну, почти в рай…

Дюшка встал с кресла и огляделся в поисках какого-нибудь другого зеркала. Большое чистое зеркало висело на стене в одной из соседних комнат. Из него на Дюшку смотрел примерно такой же мальчик, как тот, которого он увидел в столе. Мальчик был не очень красивый, не очень умный, довольно слабохарактерный и влюбленный в себя самого, причем незаслуженно. По крайней мере, Дюшке так показалось. Дюшка смотрел на этого мальчика очень долго. А мальчик смотрел на него.

– Ты жив, и скажи за это спасибо тем, кто тебя спас, – сказал Дюшка мальчику.

Мальчик шевелил губами синхронно с Дюшкой.

– Для тебя делают все, и с тебя ничего не требуют взамен.

Дюшка замолчал и его изображение – тоже.

– Вообще-то ты ничего такого не сделал, чтобы с твоей персоной так носились, – продолжил Дюшка. – И еще ты пытаешься судить о том, в чем ничего не смыслишь…

…Ладно бы ты жалел погибший мир. Но ведь ты жалеешь самого себя, разве не так?

…Ладно бы ты хотел помочь Ризу, но ведь тебе просто нужен друг для игр, да?

…Ладно бы ты хотел сделать сюрприз Лили, но ведь тебе нужно показать, что ты можешь сделать что-то особенное, ага?

Мальчик в зеркале опять замолчал одновременно с Дюшкой.

– Да мне даже разговаривать с тобой противно! – заключил Дюшка и отошел от зеркала.

В мастерской было прохладно. Дюшка зажег все светильники, какие тут были, и, немного поколебавшись, потянулся к белой глине. Он решил подарить Лили лошадь из своего сна. Вообще-то скульптор из Дюшки был никакой, и лошадь он собирался лепить впервые в жизни.

Он не думал о своем уснувшем навеки мире.

Он не вспоминал о том, что больше нет его Вари.

Он чувствовал, что с ним что-то не так. Но он понятия не имел о том, что его настоящие мысли и настоящие чувства – те, которые должны были быть у него сейчас, – были прочно заблокированы.