Дорофея Ларичева - Зачарованный город

Я осторожно подошел к краю. Глубоко. Два моих роста. На дне скопилась вода, торчал остов орудия. Я ничего не понимаю в оружии. Пулемёт? Чтобы рассмотреть получше, я присел на корточки, нагнулся. И некто неведомый бесшумно подкрался сзади, обдал волной страха и холода, дохнул болотом и столкнул меня вниз. Я не успел обернуться.

Перекувырнувшись в воздухе, я пересчитал рёбрами камешки и торчащие корни, собрал на себя прошлогоднюю хвою и иссохшую до хруста листву и плюхнулся прямиком в воду. Пропитавшая пижаму грязная жижа была ледяной. Под моими цепляющимися за траву пальцами даже раскрошилась тонюсенькая корочка льда.

Быстро, как только мог, я поднялся на колени, задрал вверх голову. Никого. На губах остался горьковатый привкус воды. Я сплюнул, пошатываясь, встал в полный рост. Отряхиваться бесполезно, в волосы набралось иголок – хоть игрушки новогодние вешай.

Далеко-далеко, словно на другом континенте, гремела посудой на кухне мама. А я… Я склонился над проржавевшим пулемётом, едва ли не пританцовывая от радости. Оно! Это именно то, что я искал! Не пулемёт, нет. А то, что под ним.

Обдирая кожу с рук и ломая ногти, я принялся рыть, выгребать землю. Ямка тут же наполнялась водой, одновременно помогая и мешая работе. Наконец пальцы сжались на чём-то твёрдом, неметаллическом. Я потянул его на себя…

Футляр – маленький, облепленный желтоватой глиной, наверняка кожаный. Открывать его здесь опасно – понял я. Поэтому запихнул находку за пазуху и принялся карабкаться наверх.

Стоило выбраться из оврага, как дверь комнаты отворилась, и мама громко произнесла:

– Женя, вставай. Сам вчера просил разбудить пораньше – физику учить.

Я распахнул глаза и сел на кровати. Под футболкой скользнуло нечто… Даже угадывать не стоит – я прихватил из необычного сонного путешествия таинственную находку.

Рассматривать её я не стал. Мало ли… Вот придёт Валентин. Он всё-таки чародей…

Я спрятал подальше таинственный футляр и уселся разбирать задачки по физике. Идти на кухню завтракать, пока не ушли родители всё равно не стоит. Достанут замечаниями и расспросами – как в школе, с кем общался, что тебе говорят твои товарищи и как ты им отвечаешь… Любопытней их только бабушка. Но у той, к счастью, хватает городских приятельниц. Их сплетни ей гораздо интересней.

Пятница. Четыре урока, последние из которых музыка и физкультура. Но не подумайте, что по пятницам 9 «А» обречён бездельничать. Физика с историей заменяют собой целых десять уроков. Я даже любимой биологией столько не занимался, когда к олимпиадам готовился.

В школу я заявился пораньше в надежде застать Славика. Увы, информатик предпочитал в методический день заниматься своими делами, и по заверениям всезнающей бабы Оли «нос на работу не казал, обормот».

Под лестницей о чём-то шушукались первоклашки донельзя серьёзные и гордые своей новой жизнью. Яркие красные в жёлтую клеточку форменные платьица им очень нравились. Огромные банты над головами парили точно воздушные шарики. Неужели я был когда-то таким же – восторженным и наивным?

Я поднялся на второй этаж, для порядка подёргал дверь кабинета информатики и, окончательно расстроившись, побрёл на третий – на физику. И столкнулся с Лёшкой, зубрившим определения. Вот сейчас я его почувствовал! В лицо повеяло ароматом свежескошенного сена и прогретого жарой асфальта. Это длилось не больше секунды, но я понял. И он понял, что я понял. Лёша нахмурился, отвернулся и снова уткнулся в учебник.

– Щука, я смотрю, ты за ум взялся, – пропела сзади Вика. – Один пришёл.

– Ещё бы, его невеста со старшеньким болтается. Патлатый такой, одет, как наш Дохлый Фунтик, – томно вздохнула Кущина. – У котельной стояли, шушукались. Может, целовались, а, Щука?

Я решил не реагировать. В конце концов, они всего лишь девчонки.

– Щука, а ты за неё драться будешь? – не унималась романтически настроенная Вика. – Или с ней?

– Не видишь, тундра, он ревнует, – упивалась Надечка. Она подошла вплотную, упёрлась рукой в стену (отчего пластик опасно хрустнул) и с любопытством заглянула мне в лицо, стремясь прочесть – задевает ли меня её болтовня. Крашенные светлые пряди упали ей на глаза, и Кущина по-взрослому встряхнула головой, чтобы их убрать. Звякнули крупные серьги-кольца.

– Куща, не тренируйся попусту, – отодвинулся я от неё. – Все и так знают, что ты мечтаешь стать журналистом. Боюсь только – желтой прессы.

– Не потянет, – неожиданно процедил Лёшка, переворачивая страницу.

Надечка вздрогнула и обернулась к соратнику.

– Ты чего, очкарик? – взъерошенной кошкой, которой только что отдавили хвост, зашипела она. – Его защищаешь, после того как Радиоактивная нас всех…

– Так то она… – Лёша не поднял голову от учебника.

Остальные ребята с любопытством наблюдали со стороны, не вмешиваясь.

– Куща, я со Щукой в одни ясли и сад ходил. И ругаться с ним из-за какой-то новенькой не стану.

Во даёт! Удивил так удивил!

– Она тебе тоже ничего не делала, пока ты ей дежурить не «помогла», – докончил наш отличник.

– Вот как! Сговорились! – взвизгнула Надя. – Мужская солидарность, да? Предатель ты, очкарик! И вообще!

Раскрасневшаяся Надя подхватила сумку, побежала, едва не сбив с ног подошедшую Язву.

– Кто её укусил? – искренне удивилась Светка.

– Пупырчатый хвостошлёп летом в лесу за ухо заполз, – пошутил я, вспоминая лекции про энцефалитного клеща, которые нам в обязательном порядке читали каждой весной хмурые врачи. Никто не улыбнулся. Но я не расстроился.

И всё-таки что творится вокруг?

Элька пришла ровно по звонку, проскользнула за дверь прямиком под носом у Аркадия Игнатьевича, плюхнулась на стул, шепнув:

– Дай сверить ответы.

И пока физик долго и мучительно выспрашивал определения у Петьки и Лёньки, Тихонова, отгородилась учебником, в наглую переписала решения всех шести задач, умудряясь при этом грызть яблоко.

Личность нашего физика вообще требует отдельного рассказа. До него у нас была странная особа по прозвищу Анфиса. Мультик про обезьянку помните? Вот такое создание вело у нас: ушастое, с мальчишеской короткой стрижкой, некрасиво выпирающими передними зубами. И при этом с замашками штандартенфюрера гестапо.

Мы выживали её с первого урока – ругались, бойкотировали уроки, жаловались родителям и классной, ябедничали всем, кому могли. Противостояние «А-класс против Анфисы» к середине восьмого года обучения стало столь жестоким, что она клялась в полном составе оставить нас на второй год. А мы подкладывали в её сумку дохлых лягушек, донимали ночными звонками, выдавливали чернила из гелевых стержней на учительский стул… Много всякого происходило. Нам не было стыдно тогда. А потом она не выдержала первой, ушла в другую школу. Ребята говорят – ей и там нет жизни.