Владимир Кузьмин - Контрольная с чужими

На одном обрывочке почудились знакомые буквы. Попытался прочесть, и у него получилось! Получилось лишь прочесть, а не понять прочитанное. Но в результате он «увидел» Чиха, который шел к ним! Семен отчетливо увидел и понял, куда и откуда он идет. Даже привет ему передал, а Чих обрадовался и рассказал, как у него дела.

Когда во Втором лагере стали готовиться к переправе через Большую реку, Чих вдруг стал очень беспокойным и однажды сказал, что не поедет на другой берег, что останется здесь. Понять причину не сумели даже Настя и Алена. Видимо, Чих ее сам четко не уразумел тогда.

Зато сейчас все выяснилось. Чих тогда почуял, толком не понимая этого, далеко-далеко стаю таких же, как он, зверей, и его потянуло к своим. С инстинктами сложно спорить, вот он и решил пойти искать стаю. Еле дождался, чтобы проводить ребят.

Но стая его не приняла. Чиха вообще не просто понимать, но когда речь идет об известном и ему и человеку, это возможно. А если знает или понимает лишь один из двоих, взаимопониманию приходит конец. Так что из-за чего контакт со стаей не завязался, осталось невыясненным. Правда, Семка понял, что его мохнатый друг не слишком расстроился. Ему с ребятами даже веселее. А когда Чих повзрослеет, то станет таким сильным, что в любой стае его либо примут с распростертыми объятиями, либо он себе место отвоюет.

Семен рассказал о своих делах. Увлекся и стал рассказывать такое, чего Чих понять не должен бы. Да он по большей части и не понял, но главное уяснил – Семке плохо и нужно помогать. И стал объяснять, что его предки порой оказывались в схожих ситуациях и тогда призывали ОГНЕВИКОВ!

Семен, уже бывший близким к такому же решению, обрадовался и испытал такой эмоциональный подъем, что смог перекинуться парой фраз с Настей. Поделился с ней самым главным.

Жить стало легче. Было чем заняться – Семка старательно перелистывал книги и пытался найти то, что может понять. Было с кем поговорить – с Чихом они беседовали часто. Порой Семка так увлекался образами, которыми разговаривал Чих, что ловил себя на том, что грызет еще трепыхающуюся анаконду-сороконожку и ее вкус ему очень даже по нраву.

Выяснилось, что ему нужно спать, и он пользовался возможностью отоспаться, почти не ограничивая себя в этом. Тем более что ему доставало пары часов, чтобы выспаться.

Но главное, что давало ему силы существовать в таком ужасающем состоянии почти полного разрыва сознания с реальностью, было то, что он уже точно знал, как можно излечиться и у кого. Ну и что ждать этого недолго.

Но чем ближе подходил час встречи с огневиками, тем больше он нервничал. Мало ли что и как! Вдруг не получится? Он же не медведь, каким является Чих. Да и тот мог напутать со своей генной памятью. Молодой еще, глупый.

Потом его вдруг начинало пугать, что его вот-вот вылечат, а он так и не изучил толком свою библиотеку. Семен кидался всматриваться в таинственные знаки и к своему удивлению и удовлетворению кое-что понятное находил. Даже немало!

Самой ценной находкой он посчитал умение создавать свой клон, имеющий структуру, как у теневика! И умение управлять им. Семен прогулял клона по пещере. Даже залез искупаться, и ему показалось, что купание доставляет удовольствие. Не клону, а ему самому. Сходил на кухню, попил киселя. И это было приятно! Тем более что кисель его клон усваивал, перерабатывал в энергию. Семка начал придумывать, как с помощью клона организовать общение с внешним миром, но у него пока толком управлять им не получалось, да и отвлекался он на все подряд.

Например, однажды обходя, казалось бы, ставшую привычной и обжитой свою квартиру, он вдруг попал в огромнейший зал, все стены которого были увешаны портретами. Жутко разными. Большинство выглядели карикатурно, порой не поймешь, кто или, может, что там изображено. Некоторые были не столько изображениями, сколько невнятными тенями, линиями или кляксами.

Но встречались яркие и отчетливые. И узнаваемые! Артисты, спортсмены, одноклассники… Тут до него дошло, что это все люди, которых он встречал в своей жизни. От одних в памяти осталась смутная тень, от вторых – лишь самые яркие отдельные черты, ну, скажем, уши лопоухие и веснушки, поэтому они и казались карикатурными рисунками. А вот те, кого он знал близко и хорошо, были прорисованы тщательно, каждую ресничку можно рассмотреть.

Он пошел искать портреты родителей. Уверенно зашагал в ту часть, где размещались самые крупные «холсты». И едва не прошел мимо мамы. Очень уж необычно она выглядела. Ну будто художник смотрел снизу и очень-очень близко. А еще мама улыбалась невероятно ласково и была заметно моложе, чем в момент их расставания.

До Кольцова очень не скоро дошло, что это же его память, это он видит маму так необычно. Но почему? Да потому, что он еще младенец, мама держит его на руках и кормит грудью.

Семка здорово смутился, оттого что вспомнил и тепло маминых рук, и вкус того молока. Он даже отвернулся, а когда вновь глянул на портрет, тот был совсем другим. Мама брызгала на него соленой водой, это он первый раз в море купался! Люди, оказывается, запоминаются не целиком и вообще, а самыми яркими мгновениями, проведенными с ними.

В самом конце картинной галереи висело огромнейшее зеркало.

– Это-то зачем… А! Ну да! Чтоб на себя посмотреть!

Смотреть на себя было любопытно, но как-то малоприятно. Внешностью Семен не слишком удался. Шпрот-переросток, как его однажды обозвали. Тем не менее он оглядел себя в разных возрастах, глянул на самый последний вид и даже присвистнул. Надо же! Не такое он теперь и чучело, особенно когда в шлеме и доспехах. А может, поработать над изображением? Вот когти выращивать он же научился. Так отчего себе пластическую операцию не сделать, будет красивее, чем Сашка Русаков.

Кольцов этих мыслей устыдился и пошел искать портрет Насти.

Он оказался рядом, как и все изображения ребят. На них он собирался глянуть мельком, но у портрета Кагавы невольно остановился. За Джоном сзади стояла Юстина.

– Вот у них до чего дошло, я их уже совсем по отдельности не воспринимаю!

Семка вздохнул, и у него перед глазами промелькнула целая история.

Когда Джон появился в интернате, то сразу приглянулся Кольцову. Наверное, оттого что был едва ли не самой полной его противоположностью. Джон вроде тоже готов был на дружбу, но тут возникла Юстыська. И Джон перестал замечать кого бы то ни было, а уж Семен, которого Поборски отчего-то с ходу невзлюбила, для него перестал существовать сразу.

То есть они не ссорились, нормальные отношения поддерживали, но Семен чувствовал некоторое отчуждение, что ли. При этом слегка завидовал японцу.

Джон не был красавцем, но так красиво начал ухаживать за Юстиной, что все девчонки захотели оказаться на ее месте! Он мигом выучил сотню, если не больше, польских слов и ловко вставлял их в разговоре. Цветы дарил, не стесняясь, при всех! Какие-то икебаны составлял и толково объяснял, что они означают. На объяснения собиралось много народа, а Юстина оказывалась в центре внимания и просто наслаждалась этим. Ну и само собой, Кагава всегда готов был помочь ей хоть в чем. Кидался по мановению пальца, но умудрялся сохранять солидность.