Борис Акунин - Детская книга для мальчиков (с иллюстрациями)

Хорошо все-таки, что у них тут нет телевидения — не то признал бы кто-нибудь князь-ангела Солянского, самозванцева брата.

Ластик бежал к Боровицкой башне, размазывая по лицу слезы.

Юрка парень лихой, его так просто не возьмешь, нашептывала дура-надежда. Может, как-нибудь вырвется.

Но Маринка-то, Маринка!

Как проскочил через никем не охраняемые Боровицкие ворота, как поднимался на Ваганьковский холм, Ластик не запомнил.

Просто бежал себе, задыхался, хлюпал носом — и вдруг оказался у знакомого бревенчатого тына.

Плана действий никакого не выработал. Времени не было, да и после всех потрясений голова совсем не работала. Может, как до дела дойдет, само придумается?

Протиснулся в щель, шмыгнул во двор — а там Соломка. На том самом месте, до которого проводила его час назад, когда он убегал спасать Юрку.

Ждала, значит. Никуда не уходила.

Но встретила не радостно — сердито.

— Как есть дурной! Так и знала я! — зашипела боярышня. — Сказано же — нельзя тебе сюда! Не пущу!

И руки растопырила. Но, разглядев заплаканное лицо князь-ангела, охнула, прикрыла рот ладонью.

— Не знаю. Плохо.

— А коли плохо, то уноси ноги, Христом-Богом молю! Искать тебя будут. Вот. — Она стала совать ему какой-то сверток. — Платьишко, у своей Парашки взяла. Девчонкой переоблачись, авось не признают. В узелке мед, тот самый…

Ластик узелок не взял.

— Заберу свой алмаз. И Книгу. Тогда уйду, — хмуро сказал он.

— А Шарафудин?

— У меня вон что, — показал Ластик басмановский пистоль.

— Ну, застрелишь одного, а их там двое. Да слуги на пальбу сбегутся. — Соломка задумалась — на пару секунд, не больше. — Нет, не так надо. Давай за мной!

Он послушно побежал за ней через двор, на кухню. Там Соломка цапнула со стола небольшую, но увесистую колотушку, окованную медью.

— Держи-кось. Это топтуша , чем клюкву-смородину на кисель топчут.

— На что она мне? — удивился он.

Они уже неслись к красному крыльцу. Во дворе было темно и пусто — почти всех слуг Шуйский увел с собой.

— Встанешь за дверью, на скамью. Я Ондрейку выманю, а ты лупи что есть силы по темечку. Сделаешь?

— С большим удовольствием, — кровожадно пообещал Ластик, взвешивая в руке тяжелую топтушу.

Выходит, прав он был. План построился сам собой. Теперь главное — ни о чем не задумываться, иначе испугаешься.

С тем, чтобы не задумываться, у Ластика было все в порядке, ступор еще не прошел.

Он пододвинул к двери думной каморы скамью, влез на нее, взял топтушу обеими руками, поднял повыше.

— Давай!

Соломка заколотила кулаком в дверь:

— Ондрей Тимофеич! Посыльный к тебе! От батюшки!

И встала так, чтобы Шарафудин, выйдя, повернулся к скамье спиной.

На «раз» делаю вдох, на «два» луплю со всей силы, на «три» он падает, сказал себе Ластик. И очень просто.

Но вышло не совсем так.

Дверь открылась, однако Ондрейка не вышел — лишь высунул голову.

— Где посыльный, боярышня?

Ластик засомневался — бить, не бить? Тянуться было далековато, но Шарафудин завертел башкой, высматривая посыльного — того и гляди, обернется. «Раз» — глубокий вдох.

«Два!» — перегнувшись, Ластик со всего размаху хряснул нехорошего человека по макушке.

На счет «три» упали оба: Ондрейка носом в доски пола, Ластик со скамейки — не удержал равновесия.

— Ты мой Илья-Муромец! — восхищенно прошептала Соломка, помогая ему подняться.

Судя по тому, что Шарафудин лежал смирно и не шевелился, удар, действительно, получился недурен.

Ластик расправил плечи, небрежно отодвинул девчонку и заглянул в щель.

В нос шибануло неприятным химическим запахом, глаза защипало от дыма.

Неужели эксперимент уже начался?!

Так и есть…

Доктор Келли стоял к двери спиной, склонившись над пламенем, и сосредоточенно двигал локтями.

Шума он явно не слышал — слишком был поглощен своим занятием.

Ластик хотел ринуться в комнату, но Соломка ухватила его за полу.

— Погоди! Надо втащить этого, не то слуги заметят, крик подымут!

Вдвоем они взяли бесчувственное тело подмышки, кое-как заволокли внутрь и закрыли дверь.

А барону хоть бы что — так и не оглянулся. И тут уж Ластик ни единой секунды терять не стал. Выдернул из-за пояса пистоль, да как гаркнет:

— Изыдь на сторону, песий сын!

Келли так и подскочил. Развернулся, и стало видно, над чем он там колдовал: на пылающей жаровне стояла чугунная сковорода, а на сковороде — стеклянный сосуд, в котором булькала и пузырилась серебристая масса, гоняя по стенам и по лицу алхимика матовые отсветы.

Ластик вскрикнул, как от боли: Райское Яблоко, стиснутое золотыми щипцами, было целиком погружено в расплавленную ртуть.

Вокруг с трех сторон посверкивали зеркала, уже приготовленные для Трансмутации. На особой подставке серела кучка Тинктуры.

— Нет! Нет! — замахал свободной рукой доктор и показал на песочные часы. — Осталось всего четыре минуты! Умоляю!

— Вынь! Убью! — не своим голосом взревел Ластик, целя барону прямо в лоб.

Тот со стоном вынул из колбы Камень.

Никогда еще Ластик не видел алмаз таким — красно-бурым, зловеще переливающимся.

— На стол! Застрелю!

По лицу доктора катились слезы, но перечить он не посмел — наверное, по князь-ангелу было видно, что он в самом деле выстрелит.

Райское Яблоко легло на стол, и — невероятно! — дубовая поверхность зачадила, алмаз начал опускаться, окруженный обугленной каймой. Две или три секунды спустя он прожег толстую столешницу насквозь, упал на пол, и доска немедленно задымилась.

Боясь, что Камень прожжет и эту преграду, Ластик кинулся вперед.

— Ты не сможешь его поднять, даже обмотав руку тряпкой! — предупредил барон. — Ртуть слишком сильно раскалила Яблоко. Оно остынет не раньше, чем через полчаса. Ах, какую ты совершаешь ошибку, принц!

— Я больше не принц, — хрипло ответил Ластик, не сводя глаз с Камня. Слава богу, тот ушел в пол лишь до половины и остановился. — Дай мне щипцы!

— Как бы не так! — Келли размахнулся, и щипцы полетели в окно.

На беду, окна в думной каморе были не слюдяные, а из настоящего стекла.

Раздался звон, брызнули осколки. Теперь брать Яблоко стало нечем.

— Негодяй!

Ластик снова наставил на доктора пистоль, да что толку?

— Надо было сразу его стрелить, — сурово сказала Соломка. — Пали, пока он сызнова не напакостил. Тут стены толстые. Авось не услышат.

Доктор всплеснул руками, подался назад, вжался спиной в божницу — ту самую, под которой таилась секретная ниша.