Елена Усачева - Большая книга ужасов 2013 (сборник)

Циркач хихикнул, но неуверенно, оглянулся при этом.

– Ну, хватит, – попросил Пугливый. – Вампира видел… А Бэтмена он не видел? Человек-паук еще, знаешь ли, он не заглядывал…

– Точно тебе говорю, – прошептал Циркач. – Он ведь даже обделался от страха, и из палаты не выходит.

Теперь хихикнули оба. Но тоже не очень весело, неприятно им.

– Власов черешней отравился, – возразил Циркач. – Вот его и пропоносило, всю бумагу извел…

– А испуган он по-настоящему, и это не от поноса, – хихикнул Пугливый. – Он говорит, что вчера вампир снова в окно палаты заглядывал, долго стоял, смотрел, и вроде как когтем по стеклу скреб.

– Я же говорю – черешней отравился. – Циркач снова оглянулся. – Вот его и заглючило.

– Власов говорит, что он на него смотрел, вроде как гипнотизировал. Он вроде как и голос у себя в голове слышал, этот голос его на улицу просил выйти. А наутро Власов у себя под кроватью нашел пучок веток, связанных красной ниткой!

Холод. Он пробежал по животу декабрьским сквозняком, я заворчал, мальчишки посмотрели на меня.

– Странно, – сказал Циркач. – Он как будто понимает. Ему не нравится, когда ты рассказываешь про вампира.

Я зарычал еще.

– Пойдем отсюда. – Пугливый взял Циркача за руку. – Тут что-то происходит. Эта собака, она тоже… Я слышал про таких…

– Может быть…

Циркач смотрел на меня. А я на него.

– Бегите, – сказал я.

– Рычит… – выдохнул Пугливый. – Пойдем, а?

– Наверное…

Они стали пятиться.

– Бегите, – сказал я.

Они не удержались и кинулись прочь. Циркач и Пугливый. Глупые мальчишки, они спасли мне жизнь, вытащили меня из смерти, я их запомню. Спасибо, Циркач и Пугливый. Циркач, он никогда не ел суп, потому что терпеть не мог жареный лук. Пугливый, он всегда носил в кармане маленького резинового дракончика, и любил жевать под одеялом хлеб. Они бежали в лагерь, и им было страшно – потому что вчера ночью к ним приходил вампир.

И мне было тоже страшно, потому что я знал – это правда.

Хотелось пить – я вдруг почувствовал жажду, роса-росой, но воды мне сильно не хватало, и я побрел к ручью. Я долго искал ручей. Старался его учуять, услышать по увеличивающейся влажности, но ни яичного запаха, ни влажности не слышал, я начал уже подозревать, что дело во мне. Что я утратил нюх и чутье, такие вещи случались, но никогда я не мог подумать, что это случится со мной.

Потом я его все-таки услышал. Пробрался через поникшие заросли непонятной травы красноватого цвета и спустился к ручью. Ручей пересох. Это было странно – еще недавно он был холодный и отчасти полноводный, теперь ужался почти в два раза, словно ночью заявился огромный безмозглый великан и выдул все, чтобы остудить свое разгневанное нутро.

Я осторожно попробовал воду. Теплая. Не то чтобы совсем, но совсем не такая, как раньше, хотя пить и можно. И лапы надо лечить, вытягивать лапы.

Лакал, стараясь не спешить, чтобы не повредить желудок и не отравиться, пил медленно, вода словно выцвела и не отличалась прежним вкусом, точно трехдневный забытый на подоконнике чай…

Я рыкнул и отступил – по воде медленно плыла кровавая клякса. Вообще-то кровь растворяется в воде, легко растворяется, но сейчас мимо меня проплыл кровавый сгусток размером с кулак, он походил на красного дохлого осьминога. Я шарахнулся в сторону. Откуда тут…

Еще. По воде плыл еще один сгусток, не сгусток даже, приглядевшись, я обнаружил, что это вообще не сгусток, а кусок мяса, из которого торчала длинная, чуть желтоватая жила. Я стоял в воде у берега, и смотрел на это. И очень хотел отсюда бежать, вот прямо сейчас.

Конечно, я знал, что я не побегу. Потому что если я убегу, то между Циркачом, Пугливым и тварями не останется никого. А кроме этих двух еще пятьдесят с лишним голов, вполне себе нормальных людей, которых я не люблю, но и бросить не могу.

Вурдалаки придут – и заглянут в окна, и никто их не встретит, потому что в них никто не верит, верят в резонанс. Вурдалаки придут, окружат здание и дождутся полночного часа, и никто не сможет уйти.

Конечно, я не боец. Какой я боец – я старый, со сломанными когтями, с истертыми лапами, со сбитым дыханием, со сломанными зубами. Я слаб, я слишком много видел, я знаю, как будет. Они заглянут в окна.

Этому не будет конца.

Я двинулся вверх по течению. Брел по воде, стараясь не ступать на песок, перешагивая коряги и камни. Ручей был пуст, стало меньше воды и исчезла рыба, и жемчужницы вылезли на берег, сдохли и протухли, птицы не сожрали их, и над ручьем в некоторых местах воняло, но я брел и брел. Там, впереди, меня ждало страшное, но я знал, что не могу это обойти, судьба. Наверное, судьба, точно, судьба, за поворотом, в глубине.

За поворотом овраг был шире, а берега более отлогие, ручей разливался и достигал метров трех, песок желтого цвета, и еще больше коряг, черных, неопрятных, похожих на ведьмины руки, с длинными лохмами водорослей. Среди этих коряг лежало черное и большое, сначала я испугался, что это человек – по размерам походило. И запах примерно такой же – тяжелая вонь протухшего мяса. Я долго не решался подойти. Во-первых, я не хотел видеть мертвеца, ничего хорошего в том, что ты увидел мертвеца, нет. Во-вторых, я опасался ловушки. После колодца мне совсем не хотелось угодить в западню, поэтому я и не торопился, нет, не торопился. В-третьих…

Я решил посмотреть все-таки. Приблизился.

Кабан. Довольно крупный и взрослый, судя по клыкам, как он там называется, секач? Никаких кабанов тут вроде не водилось, во всяком случае, я не замечал. Кабана я бы заметил, то есть следы точно, кабаны, кажется, землю роют, корни жрут, желуди всякие. Тут определенно их не водилось, тут лисы, да и то когда-то. Откуда тогда кабан?

Лежит недавно, но в такую жару все разлагается быстро, ладно, если черви не завелись. А может, и не завелись – мух почему-то нет. В боку, кажется, дыра, из нее кровавые сгустки, а еще из-под загривка торчит сук, причем прошел насквозь – воткнулся в бок, а выскочил из спины, похоже было, что кабан прыгнул сверху и напоролся на эту корягу. Сам, что ли?

Кабан-самоубийца, вот новость. Хотя по нынешним временам все может приключиться. Впрочем, вряд ли это осознанно получилось – скорее всего кабан попросту убегал, да на корягу и напоролся. И сдох в ручье, бывает, целая куча мяса, неплохо бы поесть.

Затошнило. Почему-то мне стало этого кабана сильно жаль. Глупое животное, жило себе в лесу, жевало желуди, коренья выкапывало, а потом раз – и страшно. Так страшно, что забыл он про свои коренья и кинулся бежать, бежал-бежал и на сук напоролся.

Совсем все плохо. Птицы передохли, ручьи пересохли, жара. Я выбрался на берег и вообще выбрался из оврага. Было слышно, откуда этот кабан пришлепал, я отправился по следу. В последнее время я совершал много разных поступков, в которых было трудно различить смысл, вот как сейчас.