Эдуард Веркин - Снежные псы

— Прекрасной, разумеется.

Ариэлль смутилась. Тупой и бронебойный комплимент — самый верный. Какой я, однако, кавалер — сначала искусил бычками в томатном соусе, потом светская беседа, потом противотанковый комплимент. И все. Дама готова за мной идти в Шушенское или, возможно, в Тобольск, и даже, может быть, в Вилюйск, в Минусинск.

— Легко говорить правду в глаза, — сказал я. — Легко.

А Ариэлль снова потрогала себя за подбородок, так что я даже не удержался и тоже посмотрел. Ничего, подбородок как подбородок. Наверное, раньше прыщи там были, вот и комплексует. И в эльфы, наверное, из-за прыщей пошла. Вот жизнь — человек становится эльфом, потому, что его одолевают прыщи…

— Вы хорошо стреляете. — Ариэлль кивнула на револьверы, перевела стрелки.

— Зачем мы все время на «вы»? — спросил я. — Давайте перейдем на «ты»?

— Давайте, — согласилась Ариэлль.

— Вот и прекрасно. Надеюсь, я не очень тебя ушиб своим выстрелом?

— Нет. Не очень.

Не знаю, чего меня вдруг пробило на любезности. Обычно я строг, обычно я брутален. Следую завету Дрейка Пыжъюрова, фронтмэна великих «Анаболиков», контринтеллигента и оригинального философа, который в своей классической балладе «Нагайка Симоны Бо» пел: «А когда она попросит чипсы и в солярий, ты скажи ей: «Не, подруга, лопай ампулярий». Вечный совет.

А я чего-то как-то… Короче, бычков в томате предложил. Но получилось неплохо. Кажется, я произвел на девушку впечатление с помощью бычков в томате. Наверное, рекорд. Надо рассказать об этом Тытырину, пусть напишет новеллу «Любовь и бычки в томате». Хотя нет, этому марателю ничего нельзя рассказывать. А то действительно напишет.

— А куда вы идете с этим писателем? — спросила Ариэлль.

— С чего ты…

— Пишущая машинка, — опередила меня Ариэлль и закашлялась.

А я ее даже по спине постучал. Супермен и джентльмен. Болеет, наверное, надо лечить отваром лакричника.

— Туда, — махнул неопределенно в сумерки. — В Деспотат.

— Зачем? — насторожилась Ариэлль, так что я сразу понял, что она со своей когортой тоже идет в Деспотат. И, судя по напряженности в голосе, отнюдь не с экскурсионными целями.

— Надо нам, — сказал я.

— А писатель зачем? — Ариэлль кивнула в сторону Тытырина.

— Обмениваться опытом будем, — злобно булькнул со стороны Тытырин.

— Опытом? — Ариэлль в очередной раз потрогала свой многострадальный подбородок.

Какой-то подбородочный комплекс у нас, честное слово.

— Литературным. — Тытырин плюнул в костер. — Книжки будем обсуждать.

У Ариэлль дрогнули губы. Наверное, она не любит литературу. Может, она любит живопись? Или фотографию? Надо спросить.

— Книжки… — У Ариэлль задрожал нос. — Книжки…

Мне показалось, что сейчас она даже заплачет. Может, щиколотку повредила? Голень растянула? Щиколотку не щиколотку, но надо красавицу спасать. А то действительно заплачет.

— Книжки — это ерунда, а литераторы придурки. Лично я живопись предпочитаю. А книжки мы все сожжем. Чтобы не распространять вредные мысли. Книжки — в костер.

— В костер? — как будто с надеждой спросила Ариэлль.

— В костер, — сурово подтвердил я. — В очищающий пламень! Вместе с Деспотатом!

И хохотнул с тупостью. А Ариэлль вздохнула вроде как с облегчением.

— Мы поможем вам, — кивнула она. — Тирания падет! Тираны будут наказаны!

— Там кобольды, — напомнил я.

— Кобольды нас не пугают, — харалужно ответила Ариэлль. — Эльфийская Ортодоксальная Лига не боится каких-то там кобольдов!

— Да, конечно, — поддержал я. — Только вот зачем лезть на рожон? Гораздо целесообразнее действовать по-другому, используя разум.

— Ты что-то хочешь предложить?

Я многозначительно промолчал.

— Если это что-то недостойное звания эльфа, то мы…

— Ничего недостойного! — заверил я. — Все в рамках нравственного кодекса Мэриэлль…

— Откуда ты знаешь про Мэриэлль? — удивилась Ариэлль.

— Как откуда? Про Мэриэлль все знают, — удивился я в ответ. Отчего не сделать девушке приятное?

— Имя ее звенит в веках! — возвысила голос Ариэлль.

— Это точно, это точно. А ты-то сама зачем в Деспотат двигаешь? Да еще и с подружками. По делу или так, тоже опытом обмениваться?

Я кивнул через плечо в сторону пробивающихся сквозь туман костров.

— Опытом нам с ними обмениваться нечего, — насупила брови Ариэлль. — А идем мы туда с конкретной целью — покарать святотатца, ренегата и дегенерата Сироткина, нанесшего всей Ортодоксальной Эльфийской Лиге смертное оскорбление и удар в спину. Он должен быть строго наказан.

Ах ну да… Я вспомнил рассказ Перца про приключения Энлиля Сироткина в обители ортодоксальных эльфов, про всякие эти надругательства над священными книгами, а также другие сомнительные с этической точки зрения действия. И я подумал, что Ариэлль, пожалуй, имеет право на скальп Энлиля.

— Он должен быть очень строго наказан, — повторила Ариэлль. — А по некоторым данным, Сироткин в Деспотате. Если Деспотат занимается его укрывательством — Деспотату не поздоровится. И вообще, позорный во всех смыслах слова Деспотат не имеет права на существование. Или ты имеешь что-нибудь против?

Я против ничего не имел.

— Всем отдыхать! Двинемся с рассветом! — громко сказала Ариэлль.

И растаяла в предутреннем сумраке. А я остался с Тытыриным возле костра.

— Литературу она не любит… — буркнул Тытырин. — Тоже мне… Может, она и Родину еще не любит? Наверняка эту дуру какой-нибудь принц отшил. Думала, он ей скажет: «Давай умрем в один день». А он ей ответил: «Может, мы, конечно, и в один день умрем, но в разных местах. Ты, старуха, в деревне Желтые Подмышки, а я в Рейкьявике…» Вот она и разозлилась. Короче, ухажер нашел себе красавицу покрасившее, с такими большими… перспективами. Вот Ариэлль и завелась. Теперь хочет Деспотат спалить. Все как всегда — ревнивые женщины губят империи…

— Тытырин, а ты не можешь дать мне свой роман почитать? А вдруг мне понравится? — изменил я тему разговора.

— Нельзя покуда, — отказался тот. — Мреть может напасть, тогда проза не прорастет, конструкция разрушится.

— Тытырин, а ты знаешь, кто становится настоящим писателем?

— Кто до тридцати умирает?

— Дурак. — Я посмотрел в сторону невзошедшего еще солнца. — Настоящий писатель — тот, кто жжет.

— Глаголом? — ухмыльнулся Тытырин.

— Не глаголом, а вообще…

— Типа аффтор жжот? — Тытырин в очередной раз плюнул в огонь.

— Не плюй в костер, пригодится, — напомнил я. — И не аффтор жжот, а жжет свои произведения.

— Как это?

— Так. В прямом смысле. Берет, пишет, распечатывает, затем складывает в папки — и в печь. Только так. Только в огонь. А все остальные, которые не жгут, — рабы общественного мнения и условностей. Художник всегда работает для огня…