Пол Стюарт - Джо Варвар и Чвокая Шмарь

— Ах, я буду такой отвратительно ворчливой, Уолтер, что ты меня просто не узнаешь! — пообещала она.

— Надеюсь, все-таки узнаю, — буркнул он себе под нос. — Послушай, Ингрид, — громко крикнул он, задрав голову, — ты же должна понимать, что такие вещи не делаются впопыхах. Ты только представь себе: поющие шторы! Да еще сшитые в полном соответствии с модой и из самой лучшей волшебной материи! Да к тому же украшенные бахромой и магическими блестками! Их шьют вручную самые умелые эльфы-портные. Прошу тебя, потерпи! Подожди еще совсем немного, и шторы действительно доставят сюда, поверь моему слову…

— ЕСЛИ доставят! — выкрикнула Ингрид, и весь замок вздрогнул, так громко она захлопнула дверь своей спальни, где вскоре вновь возобновились шарканье ног и приглушенные рыдания.

Рогатый Барон только головой покачал.

— Это все твоя вина, О’Грабили! — сказал он. — Ну какого черта тебе понадобилось помещать проклятое объявление насчет распроклятых поющих штор в своем проклятом каталоге, если на самом деле у тебя их не было ни в магазине, ни на складе и нужно было искать их по всей Чвокой Шмари? Черт меня побери, но так дела не делаются! — Барон злобно прищурился. — Да, О’Грабили, ты очень огорчил меня и мою дорогую Ингрид! А когда я так огорчен…

— Рогатый Барон будет очень доволен! — воскликнул О’Грабили.

— Это ты уже говорил, — проворчал гоблин-портной, вдевая нитку в своего «швейного» эльфа. — Два раза.

— Но он действительно страшно обрадуется! И мне просто не терпится поскорее увидеть его счастливое лицо…

— Ла, ла, ла! — пропела ткань.

Портной взял в руки огромные блестящие ножницы и, разложив материю на столе для кройки, стал разрезать ее пополам.

— Ла-ла… Ой-ой-ой!

— Немедленно прекрати! — разозлился гоблин и, с грохотом швырнув ножницы на стол, повернулся к О’Грабили. — Нет, ты слышишь? Как только я пытаюсь разрезать ее пополам, она устраивает мне концерт! И эта дрянь отлично умеет добиваться своего! Так я еще долго буду с ней возиться. Кстати, ты уверен, что тебе эти шторы необходимы? Я бы для тебя отличные жалюзи мог сделать!

О’Грабили с сожалением покачал головой.

— Дело в том, что в каталоге указаны именно поющие шторы, — сказал он, — и чертова баронесса требует только их: вынь да положь!

— Ну, ладно. — Портной снова взялся за ножницы. — И зачем только ты предлагаешь в каталоге вещи, которых у тебя даже на складе нет!

— Вот это-то и есть самое странное! — воскликнул О’Грабили. — Я совершенно не помню, чтобы заносил поющие шторы в каталог!

— Ну, знаешь! — проворчал портной. — Кто же, по-твоему, это сделал?

— Я понимаю, конечно, что это мог сделать только я… — нахмурившись, отвечал О’Грабили, — и все-таки я совершенно… НЕ ПОНИМАЮ!!! — Он дикими глазами посмотрел на приятеля. — Ладно, самое главное — ткань я достал, и шторы ты теперь сошьешь, а я быстренько отнесу их в замок Рогатого Барона, и тогда, если не возражаешь…

— Тебе хорошо говорить! — скорбно заметил портной. — Ты ведь не работаешь с материалом, который не желает вести себя тихо. — Он ткнул пальцем в потертую ткань, и та пронзительно взвизгнула. — А у меня от этих воплей все поджилки трясутся.

— Вот, возьми, — сказал О’Грабили, извлекая из кармана пару больших меховых затычек для ушей. — Попробуй.

Гоблин удивленно уставился на меховые затычки.

— И что я должен с ними делать? — спросил он.

— Это для ушей, глупый, — пояснил О’Грабили. — Тебе надо уши ими заткнуть.

Портной, сделав, как ему было велено, разгладил материю на столе и взмахнул ножницами, но не услышал ни звука.

— Вот и прекрасно, — сказал О’Грабили. — Теперь шей поскорее!

Но портной только тупо смотрел на него.

— ПРИНИМАЙСЯ ЗА ШТОРЫ! — проорал О’Грабили.

Гоблин нахмурился и одними губами спросил:

«Что?»

О’Грабили, окончательно разозлившись, вынул одну из затычек и проревел портнохму в самое ухо:

— НЕМЕДЛЕННО ПРИНИМАЙСЯ ЗА ШТОРЫ!

— Хорошо, хорошо, — закивал головой гоблин, поспешно затыкая ухо. — Слышу, я же не глухой!

— Боже, дай мне силы! — пробормотал О’Грабили.

А портной уселся на табурет, взял в руки ножницы и на этот раз — несмотря на пение, жалобные причитания и бесконечные вопли — все-таки разрезал ткань и принялся шить, заставляя швейного эльфа двигаться с невероятной скоростью.

— Отлично! — воскликнул О’Грабили, когда готовые шторы наконец оказались у него в руках, — Выглядит весьма уютно. Настоящие поющие шторы!

— Ла-ла-ла! Ла-ла-ла! — запели шторы дуэтом, но, что называется, ни в такт ни в лад.

— И это ты называешь пением? — заметил портной. — Больше похоже…

— Ой, только не начинай, умоляю! — поморщился О’Грабили, — У баронессы музыкальный слух напрочь отсутствует, и она от штор будет просто в восторге, уверяю тебя. — Он что-то вдруг вспомнил и нахмурился. — Ох уж этот мне Рэндальф Мудрый! Он ведь как раз к Людоедским Холмам направлялся, «мудрец»! И вот что я тебе скажу: мудростью в его башке и не пахнет!

— Пришли, увидели и удрали! — гневно говорила Вероника, сидя у Рэндальфа на голове, пока Норберт спешил назад, к горной дороге. — А Джо Варвар, твой великий герой-воитель, и Генри Мохнатый, его верный боевой пес, пропадай, да? Теперь, видимо, их тоже выжали как лимон….

— Довольно, Вероника, — попытался остановить ее Рэндальф. — Ты, кажется, уже высказалась.

— И Энгельберт Необъятный, — продолжала Вероника, не обращая на него внимания, — тоже куда-то исчез. Видимо, продолжает выжимать овец…

— Заткнись, Вероника! — рассердился Рэндальф.

Норберт смахнул слезу и спросил:

— Так ты решил, куда мы теперь направимся, господин мой?

— Домой, разумеется, — вздохнул Рэндальф.

— Домой? — удивился Норберт.

— Да, Норберт, — подтвердил свое решение волшебник. — Давай-ка пойдем домой.

Две из трех лун Чвокой Шмари сияли в небесах, ярко освещая группу из двух десятков людоедов, сидевших кружком у гигантского ревущего костра, разведенного на площадке между жилыми пещерами. Громким эхом разносилось по холмам сонное причмокиванье — это людоеды, точно младенцы, сосали палец.

Один из них, самый крупный, зажав в руке живую мохнатую собачонку, медленно водил ею по щеке и счастливо улыбался. Собака, похоже, не возражала: она виляла хвостом и «пела», издавая весьма своеобразные трели, очень похожие на тирольские «йодли» — видимо, тоже пребывала в полном благорастворении.

Один из людедов вынул палец изо рта и, обращаясь к мальчику, сидевшему с ним рядом, заметил:

— Наконец-то старый Энгельберт пришел в себя!

— Да, Джо, ты молодец! Совершенно его успокоил, — прибавил другой великан.

— Ему ведь и требовалось-то — немного понимания, — сказал первый.