Джон Стивенс - Изумрудный атлас

Хэмиш выпрямился во весь свой рост, хотя в исполнении гнома этот номер выглядел не слишком внушительно. Его маленькие глазки вспыхнули злобой, но голос прозвучал тихо:

— Возможно, братец, ты позабыл, кто из нас король?

— Я не предатель, — ответил капитан Робби. — И я не оспариваю твои приказы. Возможно, мы должны забрать эту книгу, хотя бы для того, чтобы не дать ей попасть в руки ведьмы. Но мы должны помочь этим детям. А не искать собственной выгоды. Мальчик прав. Ты позоришь наш народ, и я делаю доброе дело, останавливая тебя. Ты потерял себя, брат. Это разложение и распущенность продолжаются уже слишком долго. Пора это прекратить. Подумай, что сказала бы наша матушка, если бы увидела, в кого ты превратился. — Он обвел рукой весь зал, перевернутые пивные кружки, пьяных гномов…

На какой-то миг Хэмиш заколебался, и Кейт охватила надежда. Но затем король вскинул руку и ткнул коротким пальцем в сторону капитана Робби:

— Взять этого предателя!

Трое гномов бросились вперед. Капитан Робби не сделал ни малейшей попытки оказать им сопротивление.

— Ваше величество, — подал голос доктор Пим. — Позвольте мне сказать слово. Действительно, я бы с радостью забрал книгу себе, но сейчас вынужден выбирать между тем, чтобы она досталась вам или Графине. Я выбираю вас. Но предупреждаю, отрубленные руки никаких дверей вам не откроют. Только живой ребенок сможет выполнить эту работу. Обеспечьте детям безопасность, и я даю слово, что они вам помогут.

Было видно, что королю очень хотелось что-нибудь возразить, однако он только недовольно буркнул, схватил со стола кусок шоколадного торта и швырнул его в сторону волшебника и капитана Робби.

— Ладно! Заприте этих двоих в одну камеру. Я разберусь с ними, когда вернусь. Мы выступаем немедленно.

Две колонны одетых в доспехи гномов развернулись и строевым шагом вышли из зала.

Доктор Пим присел на корточки перед Кейт и Майклом.

— Мне очень жаль, что все так получилось. Дальше вам придется справляться самим.

— Постойте! — воскликнула Кейт. — Вы сказали правду? Про хранилище?

— О да, вы сможете его открыть.

— Но откуда вы…

— Дорогая моя, как только ты вошла в мою камеру, я сразу увидел, что книга наложила на тебя свой отпечаток. А это могло произойти только в том случае, если ты и твои брат с сестрой — те самые дети, которых я ждал. — Он улыбнулся и посмотрел на нее так, словно в лице Кейт прочел подтверждение своим давним догадкам. — Это должна быть ты, именно ты, единственная из всех детей. Я не мог ошибиться в предзнаменованиях…

— Что это значит? Я не…

— Нет времени объяснять! Только… — Доктор Пим понизил голос до едва различимого шепота: — Достать книгу должна именно ты. Не Хэмиш. Поняла? Я не могу сказать тебе, как это сделать, но постарайся, чтобы это оказалась именно ты. Это самое главное. — Затем волшебник положил ладонь на голову Кейт и прошептал несколько слов. Она почувствовала странное покалывание.

— Что вы делаете?

— Книга выбрала тебя, Кэтрин. Только тебе доступно все ее могущество. Но она не будет повиноваться тебе до тех пор, пока ты не исцелишь свое сердце. Надеюсь, я дал тебе средство.

Но прежде чем Кейт успела спросить, что все это значит, гномы-стражи оттащили волшебника прочь.

— Эй, кто-нибудь, возьмите сопляков! — прорычал Хэмиш. — И разбудите Фергюса.

— Ну-ка, вставай, вставай! Нечего притворяться, будто спишь…

Эмма застонала и зарылась под негнущиеся, тяжелые одеяла. Нежась в полудреме, она слушала, как женский голос ворчливо требовал, чтобы она немедленно просыпалась. Сначала Эмма решила, будто голос принадлежал мисс Саллоу, сварливой экономке приюта и непримиримой ненавистнице династии Бурбонов. Но это означало бы, что все случившееся — обнаружение книги, путешествие в прошлое, Графиня, Габриэль — было всего лишь сном. Но ведь это было таким настоящим! Все казалось таким… Чем это пахнет?

Она открыла глаза и увидела, что лежит на кровати в тускло освещенной деревянной хижине. В спертом воздухе сильно чувствовался запах дыма, вместо пола здесь была утрамбованная земля, а то, что Эмма принимала за одеяла, оказалось грудой старых шкур. Она повернула голову. Посреди комнаты, спиной к ней, сидела какая-то тощая фигурка и мешала ложкой в железном горшке, от которого распространялся восхитительный запах мяса с овощами.

Так, поняла Эмма, значит, это был не сон.

— Ага, наконец-то! Давай-ка садись. Ты не мертвая. По крайней мере пока.

Обладательница голоса, шаркая, вышла из-за изножия постели. Это оказалась очень толстая и очень старая женщина с густой копной спутанных седых волос и таким морщинистым лицом, какого Эмме в жизни не доводилось видеть. Руки у старухи были скрючены артритом, под желтыми, похожими на когти, ногтями скопилась грязь. На ней было старое черное платье, черная шаль и не меньше дюжины длинных, звенящих при каждом движении ожерелий с вплетенными в них амулетами, перьями, бусинками, маленькими бутылочками и флакончиками, кусочками коры и камней, сухими цветочными лепестками, зубами каких-то исполинских зверей и маленькими деревянными шкатулочками, покрытыми искусной резьбой. Женщина шаркала ногами, обутыми в разношенные мокасины из оленьей кожи, и ее ожерелья тихо позвякивали на ходу. Если бы Эмма встретила ее на улице, она бы решила, что это местная сумасшедшая. Впрочем, она и сейчас подумала то же самое.

Она невольно натянула одеяло, когда женщина подошла к ней.

— Вы кто такая? А? Где Габриэль?! Не подходите ко мне!

— Ишь, бойкая какая, а?

— Лучше убирайтесь, а то Габриэль сейчас вернется и вас убьет!

— Габриэль, Габриэль. Он меня предупредил, что ты боевая, да-да, так и сказал, — неразборчиво, нараспев, бормотала старуха.

— Это Габриэль принес меня сюда? — спросила Эмма, слегка расслабляясь.

— А коли бы он этого не сделал, думаешь, была бы ты жива и разговаривала бы со мной? Нет — вот ответ. Ах да, ты, верно, не помнишь? Тогда подумай.

И тогда все вдруг замелькало в памяти Эммы… Вот она стоит на краю провала, чувствует внезапный раскаленный толчок… опускает глаза и видит оперенный конец стрелы, торчащий у нее из бока… жар, Габриэль несет ее по лабиринту. Она инстинктивно дотронулась рукой до своего живота.

— Ну-ну, — пропела старуха. — Дай-ка бабушка поглядит.

Она закатала рубаху Эммы (та только теперь заметила, что ее переодели в чистые, незнакомые одежды). В нескольких дюймах от ее пупка красовалась лепешка из подсохшей грязи. Старуха поддела ее желтым ногтем, и грязь стала отслаиваться. Эмма с ужасом и любопытством уставилась туда, ожидая увидеть огромную дыру, зияющую у нее в животе. Но когда отошел последний кусок присохшей корки, под ним оказался лишь небольшой розовый шрам.