Джозеф Дилейни - Битва Ведьмака

Грималкин казалась сильной и в то же время странным образом красивой; и пока я глядел на нее, у меня заныла челюсть. Губы были подкрашены черным, и, когда ведьма приоткрыла рот в пародии на улыбку, я увидел, что зубы заточены до игольной остроты. И тут в памяти всплыли слова Тибба…

Я смотрел в зев смерти.

— Ты меня разочаровал, — произнесла Грималкин, прислонившись к стволу дерева и опустив кинжалы, так что лезвия скрестились на уровне коленей. — Я столько слышала о тебе и, хотя знала, что ты совсем юный, все же рассчитывала на большее. А ты, оказывается, просто дитя; к чему тут, спрашивается, мои навыки? Жаль, что нельзя подождать, пока ты подрастешь.

— В таком случае позвольте мне уйти. Ну пожалуйста! — взмолился я, уловив в ее словах проблеск надежды. — Мне говорили, вам неинтересно убивать влегкую. Так почему бы и впрямь не подождать? Я стану старше, и мы встретимся снова. Тогда я смогу дать вам бой. А пока отпустите меня!

— Я делаю то, что д о лжно, — покачала она головой с искренней грустью в глазах. — Хотелось бы мне, чтобы все было иначе, но…

Ведьма расслабила правую кисть, и нож вонзился в землю у ее ног. Затем она широким жестом отвела руку назад, словно собираясь обнять меня.

— Иди сюда, дитя. Положи голову мне на грудь и закрой глаза. Я все сделаю быстро. Секундная боль в шее — почти как материнский поцелуй, — и борьба за жизнь закончится. Доверься мне. Наконец-то ты обретешь покой…

Я кивнул и, понурившись, поплелся к ней. Сердце бешено колотилось. На втором шаге по щекам внезапно полились слезы, и я услышал тяжкий вздох Грималкин. Я мгновенно перекинул посох Ведьмака из правой руки в левую и со всеми скоростью и силой, на какие был способен, выбросил его вперед. Клинок вошел в плечо ведьмы, пригвоздив ее к стволу.

Она не издала ни звука. Боль, наверное, была страшная, но Грималкин лишь плотнее сжала губы. Я отпустил посох — он, вонзенный в дерево, все еще подрагивал. Лезвие проникло глубоко, посох был рябиновый: освободиться ведьме будет ой как нелегко. У меня появился шанс спрятаться в маминой комнате.

Я сделал всего два шага, прежде чем что-то заставило меня обернуться. Потянувшись правой рукой, ведьма перехватила кинжал из левой и с невероятной силой метнула мне в голову.

Во вращающемся лезвии отражался красный свет луны. Это точно конец. Можно, конечно, нырнуть под клинок или отскочить, но против такой скорости мне никак не успеть.

Дальше я действовал бессознательно. Какая-то часть меня приняла решение, и все мое существо сосредоточилось на летящем кинжале. Время будто замедлилось.

Я выбросил руку и поймал оружие в воздухе. Пальцы сомкнулись на деревянной рукоятке. Я просто кинул нож на траву, перелез через ограду и побежал к ферме.

Во дворе было тихо и спокойно. Заботу о животных взял на себя сосед, мистер Уилкинсон, поэтому мое появление никого не потревожило. И тем не менее внезапно мне стало ужасно не по себе. Мелькнула мысль, от которой меня прошиб озноб.

Что, если дьявол уже здесь? Что, если он поджидает меня внутри, в темноте, где-нибудь внизу, а потом вслед за мной поднимется по лестнице и нанесет удар, когда я стану отпирать дверь маминой комнаты?

Отбросив сомнения, я побежал мимо сожженного амбара и дальше, к дому. Я взглянул на стену, обычно заросшую красными розами. Мамиными розами. Однако цветы умерли — почернели и поникли. И мама меня не ждала у окна. И папы не было. Родной дом походил на место из ночного кошмара.

У задней двери я на мгновение замер, прислушиваясь. Тишина. Я вошел и помчался по ступеням, перепрыгивая через две зараз, и остановился лишь перед дверью маминой комнаты; затем снял с шеи ключи и дрожащими пальцами вставил самый большой в замок. Я скользнул внутрь, запер дверь и прислонился к ней, тяжело дыша. Оглядел пустое помещение. Воздух здесь оказался гораздо теплее, чем снаружи: по ощущению, обычная летняя ночь. Я был в безопасности. Или нет?

Сможет ли убежище защитить меня от самого дьявола? Едва мелькнула мысль, как припомнились мамины слова:

«Если ты смел, а душа твоя чиста и исполнена доброты, эта комната — крепость, защищенная от тьмы…»

Вряд ли в сложившихся обстоятельствах я мог бы проявить больше смелости. Я боялся, да, но кто на моем месте не испугался бы? Нет, меня беспокоила та часть, где говорилось о духовной чистоте. Я чувствовал, что изменился к худшему. Шаг за шагом борьба за жизнь вынуждала меня отойти от принципов, в которых я был воспитан. Папа учил держать слово, но я с самого начала собирался нарушить договоренность с Маб. Да, на то имелась серьезная причина, но тем не менее я обманул. И вот что странно: сама Маб, ведьма, тесно связанная с тьмой, все время держала слово.

И потом — Грималкин. У нее был свой кодекс чести, а вот я поступил вероломно. Неужели именно поэтому слезы хлынули из глаз, когда я притворился, что готов принять ее смертельное объятие? Эти слезы для меня самого стали полной неожиданностью. Эмоции вскипели, и я не смог контролировать их. Скорее всего, потому я и застал ее врасплох: она-то думала, что я плачу от страха.

А может, это были слезы стыда? Слезы как знак того, сколь низко я пал в противоположность ожиданиям отца. Если душа больше не чиста и не исполнена доброты, мамина защита может и не сработать. Значит, все мои ухищрения лишь оттягивали момент гибели.

Я подошел к окну и в свете красной луны увидел черный фундамент сгоревшего амбара во дворе, пустые загоны для свиней и крупного скота, северное пастбище, тянущееся до подножия холма Палача. Ничто не двигалось.

Я вернулся в центр комнаты, все сильнее нервничая. Удастся ли заметить приближение дьявола? И если да, откуда он появится? Просто материализуется в воздухе? Только я подумал об этом, как послышался ужасающий грохот и дом затрясся. Это и есть дьявол? Что он делает? Пытается пробиться сквозь каменную кладку?

Поначалу казалось, будто со всей силой колотят по стенам. Потом мощные ритмичные удары донеслись сверху — с крыши посыпался шифер. Одновременно будто заревел и фыркал разъяренный бык. Однако, кинувшись к окну, я никого не увидел. Никого и ничего.

Так же внезапно, как начались, звуки смолкли. В наступившей глубокой тишине дом будто затаил дыхание. Потом снова послышалось что-то, но уже изнутри; точнее, из кухни. Бились чашки и блюдца. Клацали о каменные плиты ножи и вилки. Кто-то выдвигал ящики и бросал утварь на пол. Спустя несколько мгновений опять все смолкло, но потом донеслось ритмичное поскрипывание.

Сердце подскочило. Сколько раз еще ребенком я просыпался под эти звуки, когда мама покачивалась в своем кресле. Она вернулась! Мама пришла спасти меня, и теперь все будет хорошо!