Кир Булычев - Город без памяти

– Не надо! – закричал мудрец. – Друзья мои, коллеги, подтвердите, что я не умею читать, что я в жизни книги в руках не держал!

Мудрец кричал, обращаясь к небольшой группе мудрецов в высоких цилиндрах и черных траурных одеяниях, которые стояли в толпе.

– Освободите его! – крикнул из толпы второй мудрец. – Он не виноват.

– Если он не виноват, – сказал толстый вкушец, – тогда ему бояться нечего. Он ничего не знал и ничего знать не будет. Разве не в этом высшая мудрость мудрецов?

– Но жизненный опыт! Вы забыли о жизненном опыте Кошмара!

– Снова наберет, – отмахнулся от защитников жрец.

– Странная казнь, – сказала Алиса Ирии.

– Я тоже ничего не понимаю.

Вкушецы распахнули дверь клетки, ловко подхватили визжащего мудреца и поволокли его к колодцу. Платформа на треножнике покачнулась и поползла вниз. Один из жрецов захватил ее крюком за трос и подтянул к каменному кольцу. Вкушецы затащили мудреца на платформу и быстро прикрутили к столбу. Тут же спрыгнули с платформы, и по знаку толстяка она снова поднялась и повисла над центром колодца.

Клоп Небесный высунулся из шкафа и махнул белым платком.

Платформа начала медленно опускаться вниз, мудрец вопил, остальные мудрецы стенали, закрыв лица руками.

– Я боюсь! – вдруг вырвалось у Алисы, и она прижалась к Ирии. – Они хотят его сжечь. Там огонь.

– Не бойся, девочка, – сказала Ирия. – Все будет хорошо.

Она обняла Алису и крепко прижала к себе.

Вопящий мудрец скрылся за бортом колодца, и вкушецы подбежали к краю, стали заглядывать внутрь и кричать:

– Ниже! Еще ниже!

Любопытные из толпы тоже пытались прорваться к колодцу, но вкушецы их не пускали. Крики мудреца вдруг оборвались. И на площади стало тихо.

– Все, – сказал толстяк. – Казнь свершилась, справедливость восстановлена. Да здравствует неведение и беспамятство!

Он обернулся к толпе, поднял руки и громко возгласил:

– Мы ничего не видим!

– Мы ничего не видим! – подхватили люди на площади.

– Мы ничего не слышим!

– Мы ничего не слышим…

– Мы ничего не знаем!

– Мы ничего не знаем…

– Мы никогда не возражаем!

– Мы никогда не возражаем… не возражаем… не возражаем…

Вкушецы принялись энергично крутить лебедку, и платформа стала подниматься. Вот из-за края колодца показалась голова мудреца. Он был жив и вроде бы невредим. Толпа встретила его появление возгласами. Мудрец стоял совершенно спокойно, глупо улыбался, словно забыл, что только что отчаянно сопротивлялся.

Платформу подтянули к борту колодца, мудреца освободили от пут. Он остался стоять на месте, словно не знал, куда идти.

Вкушецы свели его под руки на площадь и подвели к помосту.

– Ты кто? – спросил из шкафа Клоп.

– Не знаю, – ответил мудрец и улыбнулся. – Понятия не имею.

– Как зовут тебя, ничтожество?

– Ничтожество, – согласился мудрец.

– Где ты живешь?

– Я живу? Где я живу?

– А куда ты пойдешь?

– Я никуда не пойду, – ответил мудрец.

Под аплодисменты зрителей жрецы разрешили мудрецам подойти к своему коллеге и увести его. Мудрец шел не оборачиваясь, загребая ногами, словно разучился ходить.

– Что с ним случилось? – спросила Алиса.

– Я знаю, – сказала Ирия, – они лишили его памяти.

– А что, раньше не догадалась? – спросил пигмей. – Мне говорили, что его уже пять раз лишали памяти, а он все равно остался мудрецом. Они такие живучие… Года не пройдет, как он снова начнет учить людей, как надо жить.

– И это они хотят сделать с нами? – спросила Алиса.

– Это то, что случилось с Тадеушем, – сказала Ирия. – И со всеми нашими друзьями. Значит, Ручеек прав – они тоже попали в такой колодец.

Тут на площадь прибыла странная процессия. Три быка тащили большую телегу, на которой горой было навалено всевозможное барахло.

Пигмей кинулся к решетке клетки, вцепился в нее и закричал:

– Так мы не договаривались! Вы сказали: только золото. А не вещи. С вами нельзя договориться честно.

– Что такое честность? – спросил толстый вкушец. – Мы не помним такого слова. Господин Клоп Небесный, мы обещали что-либо этому ничтожному пигмею?

– Не помню. Я – вкушец забвения.

– Вы меня ограбили! – закричал пигмей, кусая прутья.

Толпа на площади покатывалась со смеху. Ясно было, что пигмея многие знали и никто не любил.

– Так ему и надо! – кричали люди.

За телегой шли солдаты, волоча несколько тяжелых кожаных мешков. Они подходили к помосту, кидали на него мешки, и те с тяжелым стуком падали возле шкафа.

Клоп Небесный присел на корточки, жадными дрожащими пальцами он развязал один из мешков, и из него посыпались золотые монеты, слитки, украшения, драгоценные камни.

Толпа зашумела, завопила.

– Все! Я разорен! Я погублен! – кричал пигмей. – Дайте только мне выйти отсюда, я до вас доберусь! Я за каждым из вас знаю такие делишки, что господин Радикулит всем вам головы отрубит. У меня все записано!

Это последнее, вырвавшееся в запальчивости слово и погубило коварного пигмея.

– За-пи-са-но? – медленно произнес, выпрямляясь, Клоп Небесный. – Значит, ты тоже агент, лазутчик помников.

– Нет! – спохватился Вери-Мери. – Я в переносном смысле, я ничего никогда не записывал. Я не умею!

– Казнь подглядчику! – закричал Клоп, прыгнул в шкаф и захлопнул за собой дверцу.

– Казнь! – требовали жрецы.

– Казнь! – кричали в толпе.

Алиса не выносила предателей, а уж Вери-Мери особенно. Но когда его, плачущего, сопливого, протащили к платформе, она не выдержала и крикнула:

– Пожалейте его, может, он еще исправится! Вы же у него все отняли!

– А мы его и собираемся исправить. Причем самым решительным образом, – ответил толстый вкушец.

Он подождал, пока платформа с Вери-Мери скроется в колодце и крики пигмея прекратятся, затем в наступившей тишине сказал:

– Здесь одна из обвиняемых обвинила нас в жестокости. Она сказала, – жрец показал на Алису, – что наша казнь ужасна. Так ли это?

– Так! – крикнул с площади молодой голос.

– Не так, – перебили его другие голоса.

– Объясняю, – произнес толстый вкушец. – Нет ничего добрее и гуманнее, чем наша казнь. Мы не приносим человеку никакого вреда, а возвращаем его обществу живым и здоровым. Мы только извлекаем из него все плохое, что он накопил в своей душе: склонность к преступлениям, жестокость, жадность, стремление к заговорам, желание жить лучше, чем живут поклоны и господа вкушецы, преступную страсть к чтению или знаниям. Мы ничего у него не отнимаем хорошего и полезного. Разве он разучивается есть? Нет, он умеет есть и спать, ходить и стоять. Со временем он научится полезному ремеслу и вернется в общество перековавшимся, полезным существом. Да здравствует мудрость казни беспамятства!