Росс Уэлфорд - Что не стоит делать невидимке [litres]

Какова бы ни была причина, видимо, я всё же исполню свой план.

Однако для начала я должна выйти из дома, и, возможно, стоит одеться.

Только в этот раз я не собираюсь надевать клоунскую маску, это уж точно.

Что ж, полчаса спустя я добралась до школьных ворот – это оказалось проще простого. Джинсы, носки, кроссовки, старый дождевик на молнии, который никто из школы не узнает (видите? Я всё продумала), пара белых перчаток ба, солнцезащитные очки и…

Чулок на голове! Прямо как у грабительницы банков (в те времена, когда люди ещё грабили банки). Я взяла пару колготок ба (чистых, разумеется) и отрезала одну ногу, а потом натянула на лицо. Цвет у колготок телесный, так что если я застегну дождевик до конца, скрывая рот, и покрепче затяну завязки капюшона, видны будут только мой (невидимый) нос и солнцезащитные очки.

Должна признать: выгляжу я странновато . На дворе тёплый июньский день, и большинство людей ходят без курток, но всё же если я не буду поднимать голову, никто ничего не заметит. По крайней мере, так я успокаиваю себя.

И теперь я торчу у школьных ворот – они закрыты. Год назад такая проблема даже не стояла бы, но с тех пор как дядя какой-то десятиклассницы заявился в школу и попытался её похитить, здание оборудовали по самую крышу датчиками отпечатков пальцев и камерами на воротах.

Мой невидимый отпечаток, возможно , всё же откроет ворота, но тогда меня засечёт камера видеонаблюдения, а на обычную ученицу я не похожу – в этом-то прикиде.

Но – опять же, простите моё хвастовство – у меня всё схвачено. Я вытаскиваю из кармана дождевика пластиковый пакет. Примерно в десяти метрах от меня рядом с сетчатым забором растёт раскидистый куст рододендрона, внутрь которого могут влезть пара человек, чем часто пользуются старшеклассники, если хотят покурить. Земля тут усыпана окурками, но мне всё равно. Пора раздеваться, и у меня полно других поводов для беспокойства.

Я быстро снимаю одежду и запихиваю её в пластиковый пакет, потом сую его поглубже в куст.

А затем выхожу.

Голая и невидимая.

Путь сюда, кажется, придал мне смелости. Я уже не так сильно нервничаю.

Я направляюсь к воротам прямо в тот момент, когда возле них притормаживает фургон с надписью: «ПОСТАВКА ПРОДУКТОВ» на боку. Мгновение спустя раздаётся металлический лязг, и ворота открываются. Мне не составляет труда юркнуть следом за фургоном, и вот я уже на территории школы.

На улице никого нет. Все на уроках.

К главному входу ведёт длинная дорожка, которая потом сворачивает за угол и огибает всю школу – двухэтажное здание с бесчисленными пристройками и флигелями, построенными в разное время, и на каждом висит табличка, гласящая, какой местный член совета проводил церемонию открытия.

Самым последним открылось крыло сценического искусства, которое находится справа от меня, – туда-то я и направляюсь. Именно там примерно через час начнётся «Уитли ищет таланты».

Воздух тёплый и липкий, а хмурое небо лилово-серое. Но, пока не пойдёт дождь, всё будет в порядке.

Потому что, если дождь пойдёт, капли будут ударяться о мою невидимую кожу и сделают меня видимой.

Кап.

Кап.

Кап.

Я не рассказывала вам этого раньше, потому что до сих пор дождь и не шёл толком. Но я вроде как знала, что рано или поздно он пойдёт, и думала, что расскажу, когда к слову придётся.

Что ж, вот и пришлось, так что рассказываю.

Самое ужасное чувство для меня – это попасть под дождь, под проливной дождь. И так было всегда, а не только с тех пор, как я стала невидимой.

Одна из причин, по которой я не упоминала об этом, – чтобы вы не решили, будто я чокнутая, хотя чокнутая я и есть. Самую чуточку, по крайней мере.

Не то чтобы от попадания под дождь у меня случаются панические атаки или что-то такое. Дело не в этом.

Просто дождь – ливень, не просто морось – напоминает мне о маме. И мне становится грустно. А я не хочу грустить, когда думаю о маме. Так что это меня пугает. Вы понимаете хоть немного , о чём я?

Я боюсь, что дождь заставит меня грустить при мыслях о маме.

Думаю, это потому, что одно из немногих моих воспоминаний о маме связано с дождём, и воспоминание это не самое светлое.

Оно идёт перед воспоминанием о похоронах, о которых я вам уже рассказывала. Наверное, это моё самое раннее воспоминание из всех. Мне было года два с половиной. Может, и того меньше. Я осознаю, что иду по какому-то тротуару. И мама идёт со мной рядом, держа меня за запястье.

Идёт дождь, прямо-таки льёт как из ведра. Вокруг нас сверкают молнии, люди кричат, мама промокла до нитки и тоже что-то кричит им, ругается, велит проваливать, только грубее. Она так крепко стискивает моё запястье, что мне больно, и я начинаю плакать, и мама плачет тоже.

Думаю, тогда на улице было оживлённое движение, потому что запах дождя и выхлопных газов иногда воскрешает у меня в голове это воспоминание, особенно в вечернее время, и…

Ну, вот, в общем-то, и всё. Я была огорчена, мама была огорчена, люди вокруг были какие-то недобрые, у меня болело запястье. Это всё, что я помню, да и то отрывочно.

Я была совсем маленькой.

Так что, когда начинается дождь, мне немедленно становится грустно.

Но теперь дождь ещё и делает меня видимой.

Я смотрю вниз – капельки воды зависают в воздухе на месте моих рук, ладоней, отчего я становлюсь похожей на поблёскивающую призрачную фигуру.

Капли падают, а вместе с ними и температура воздуха. Из тёплого и липкого он становится холодным и влажным, и я жмусь к стене, над которой нависает крыша, руками кое-как стряхивая с себя дождь, и чувствую холод, дрожь, страх и злость.

Холод и дрожь – это понятно. Страх – это из-за дождя/мамы, из-за него моё дыхание становится поверхностным и быстрым, а сердце бешено колотится в груди.

Злость? Это просто из-за меня самой. Я в ярости на саму себя из-за того, что пошла на такой глупый риск. Какого чёрта творилось у меня в голове, когда я решила, будто это хорошая идея?

Могу поспорить, вы думали: «Ну и безумная идея», когда читали об этом, не правда ли?

Ну, поздравляю. Вы были правы.

Я смотрю вниз и оглядываюсь вокруг себя. Кажется, я убрала большую часть дождя с кожи. Кроме…

О. Господи. Боже. Кроме головы!

Мои волосы вымокли насквозь. Я чувствую это, но не вижу. Я осторожно крадусь вдоль стены к окну. Это одно из окон театральной студии, и оно задёрнуто тёмной занавеской, что делает его почти идеальным зеркалом, и само собой, когда я встаю перед ним, то вижу серебристую водяную пыль на своих волосах – едва, но всё же заметную.

Выглядит это… странно. Я приглядываюсь, и от моего дыхания стекло запотевает.