Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла. Помоги мне в пути [сборник litres]

– Конечно! – смеялся Полоз из-за звезд, которые были почему-то черными.

– Ты врешь, он не зомби! Он человек с живой душой!

– Как и те остальные, кого я перетаскивал из прошлого! Думаешь, это были дубликаты? Я пудрил мозги и тебе, и другим. Чтобы не отвечать перед слюнявыми «человеческими» законами. – Он опять постепенно приблизился. – Все мальчики были настоящие. Для страдания нужны только настоящие дети, Питвик. Природа искупления не терпит подделок…

Я все же выхватил из-под подушки пистолет. Дернул предохранитель, выпалил в повисшее совсем рядом лицо.

Ах-х! – и белая вспышка. Лицо исчезло. Сразу. И ночь исчезла. Я сидел на диване с «ПП» в руках. В окно пробивалось сквозь листья веселое такое, раннее солнце.

Сивка еще прихрамывал, но шагал рядом со мной бодро и бесстрашно. Видимо, он считал, что костюм «хорошего мальчика» ограждает его от всяких подозрений и опасностей, которые грозят беспризорникам. А кроме того, с ним шел «дядя Питвик» – крепкий решительный мужчина с пистолетом в кармане. Вчера он уже спас Сивку от беды. Спасет, если надо, и снова.

Веселая Сивкина беззаботность заразила и меня. В самом деле, кто мог нам угрожать? Полоз, чпиды, «Рио»? Но вряд ли они посмеют напасть солнечным утром посреди улицы, где полно людей. Или подкатит полиция и предъявит официальное обвинение, что вчера я напал на двух представителей Чрезвычайной педагогической инспекции? Но едва ли те жаловались в полицию. К тому же дело бесспорное: я спасал ребенка от двух мерзавцев, грозивших ему гибелью. Да и уложил я их не насовсем, а лишь на полчасика…

В конце концов, какое бы ни было здесь дурацкое государство, какое бы подлое правительство ни вершило власть, но есть же законы, адвокатура, суд. Тем более что я гражданин Полуострова, скандал будет международный…

Впрочем, никто нас не потревожил, не обидел по дороге. В трех кварталах от кладбища мы сели в фаэтон-автомат.

Сивка цвел как георгин. Признался, что ни разу не ездил внутри автомобиля.

– А снаружи?

– Ха! Фиг ли спрашивать! Сзади скакнешь на бампер, уцепишься и газуй! Главное, чтобы клюв не захомутал!

Я понял, что клюв – это полицейский.

– Да ведь загреметь можно на ходу.

– Ага! – с удовольствием подтвердил Сивка. – Один раз – во! – Он поддернул широкий рукав, показал на коричневом локте розовый неровный рубец. – С прошлого года не сходит. И не загорает. На всю жизнь клеймуха…

Все же он был дитя Пристане́й, несмотря на нынешнюю благопристойную внешность. И я подумал, что отца Венедикта ждет немало хлопот.

А меня? Какой он сейчас, Петька-то? Наверняка обитание на Пристаня́х и для него не прошло бесследно…

Пристаня́ начинались за той набережной, где я прошлой осенью схлопотал вызов на дуэль. Идиотская история… Однако благодаря ей я узнал о Полозе.

Интересно, как поживает сейчас эта компания? Вертлявый отставной штабс-капитан Гвальский, граф Угин? Все так же играют в кабачковых аристократов? Или подались в какие-нибудь банды вроде «Рио»? Их «дворянская» мораль тому, наверно, не преграда… А может, угодили за решетку? Едва ли. Уж если Полоз на свободе и процветает…

Недавний сон о Полозе я старался не вспоминать. Но он сидел во мне крепко, словно это и не сон, а настоящий разговор… А может, и правда не сон? Вернее, не совсем сон… Да ну его к черту! Главное теперь – Петька!

Мы не поехали по той романтической набережной. Сивка показал окольную дорогу безлюдными переулками. Автомат-водитель наконец заскрипел и заругался: машина не приспособлена для таких «колдобистых» мостовых.

Я сказал, что он не машина, а утиль и я запишу его номер, чтобы «тебя, ржавую канистру, завтра же отправили на переплавку».

«Канистра» оскорбилась, мертво стала на обочине. Я плюнул, и мы с Сивкой вышли. Все равно Пристаня́ были рядом.

Переулок привел к кирпичной стене с разломанным верхом. В стене была дыра – такая, что я свободно пролез вслед за Сивкой. Сивка стал собранным и деловитым. Этаким юным хозяином.

– Не отставайте…

Всюду виднелись кривые приземистые сараи и фантастические сооружения из разномастных ящиков и гофрированного пластика. Моталось на веревках разноцветное тряпье.

Под осевшим железным навесом старик царапал долотом перевернутую лодку. Распрямился, глянул на нас колюче: ходят, мол, тут всякие нездешние. А потом и спросил:

– Кого ищете, господа туристы?

Сивка глубоко сунул руки в клетчатые карманы. И вдруг негромко, но четко выдал стишок:

Это был явно здешний пароль. Старик уронил долото, заулыбался черным беззубым ртом:

– Тутошний, что ли?.. У, да это никак Сивка-Бурка. И не признать сразу…

Сивка независимо сообщил:

– А это Петькин отец. Ну, того, который Пит с котом! Петька думал, что он умер, а он – вот! Ищет!

Старик не показал удивления:

– Это хорошо, что отец. Тогда конечно… Ступайте, ищите. Их, пацанов-то тутошних, сразу не найти, лазают где попало…

– А вы моего Петьку не видели? – не удержался я.

– Как не видел? Позавчерась он со своим зверем ребятишкам представление казал. Не только маленькие глядели, а всякий народ. Сплошной цирк… А вообще-то он, говорят, у Китайца живет, это ведь на том краю. Добираться вам ой сколько…

– Доберемся, дед, – солидно сказал Сивка.

И мы пошли. Вернее, стали пробираться. Среди заборов и землянок. Мимо пакгаузов без крыш и вытащенных на сушу развалившихся пароходов и барж. Сквозь ольховые заросли и великанский репейник, в котором ржавели якоря, бочки и упавшие портовые краны. Под разрушенными эстакадами и трубопроводами. Через рельсы, рядом с которыми валялись поломанные вагонетки. Мимо домишек, выстроенных из судовых рубок, товарных вагонов и контейнеров.

Всюду шастала замурзанная малышня. Останавливались, разевали рты, глядя на великолепного Сивку и на незнакомого господина.

– Пита с котом не видели? – небрежно спрашивал Сивка.

– Не-а…

– Вчера видели…

– Говорят, он с черной баржи окуней ловит. Для Кыса…

– Не-е! Это Петька Жмых ловит!

– Ладно, пойдем, – снисходительно говорил Сивка мне.

Он тут был свой среди своих. Двигался уверенно, убегал вперед. Перестал хромать. Иногда вскакивал на рельсы и балки, шел по ним, балансируя, и его клетчатые штаны парусили на ветерке…

Когда Сивка убегал далеко, мне делалось не по себе, как мальчишке в чужом квартале с недобрыми жителями. Но в конце концов я освоился.

Взрослые обитатели Пристане́й ни о чем нас не спрашивали, провожали глазами с любопытством, но молча. Похоже, что весть о нас по здешней, невидимой мне связи уже разнеслась по Пристаня́м и все знали, кто я и зачем пришел.