Джеральдин Маккорин - Где кончается мир [litres]

Только несколько минут спустя снизу до них донёсся его голос:

– Корабль! Огонь! Нужен огонь! Сигнал!

Фаррисс был скрыт из вида неровными выступами Стака, но они расслышали его вопли за воем ветра. Мальчишки, взбирающиеся по крутой «груди» Стака, не могут просто оглянуться и посмотреть, не могут повернуться к скале, уступы которой – это единственное, что не даёт им упасть, спиной. Поэтому лишь достигнув более-менее широкой площадки, Куилл и Дейви смогли вглядеться в море.

– Где? В какой стороне? – крикнул Куилл, но Фаррисс уже был далеко – не расслышать.

Был ли огонь на самом деле? А если был – горел ли он на корабле или Фаррисс принял желаемое за действительное? Ангельские колесницы или стайка белых птиц? Одно было ясно: это был не сигнальный огонь, потому что кто же зажигает огонь на борту корабля? Потом до Куилла дошло, что сказал Фаррисс: это он должен зажечь сигнальный огонь, чтобы его увидели на корабле.

– Это знамение, Куилл? – спросил Дейви.

– Это не знамение. Это корабль. Мы должны дать ему сигнал!

Куилл улёгся на живот и закричал с края скалы:

– Я зажгу огонь! Я зажгу костёр! – Потом, не желая оставлять Дейви одного, он велел ему лезть следом.

– Но знамение… – начал Дейви, указывая на море.

– Молчи и лезь, будь так добр.

Из глубин памяти поднялось воспоминание о перьях и корзинах для яиц, лежащих горой, как незажжённый костёр: постель, на которой Кейн и Джон спали спина к спине.

– Вперёд, Дейви!

– Куда?

– В Верхнюю Хижину, ясно куда!

Перьев в пещере не оказалось, но раздавленные корзины для яиц, служившие Кейну матрасом, были на месте. Ветер разметал кучу, но отдельные куски сплетённой соломы виднелись тут и там и на первый взгляд были сухими. Дейви заскакал в устье пещеры, высматривая в океане корабль.

– Там ангелы, Куилл? На том корабле ангелы?

Куилл собрал всю солому в горку. Потом начал бить лезвием ножа по полу – по стене – пытаясь высечь искру. Он отодрал заплатку из рыбьей кожи, которую Джон любовно пришила ему на куртку, и надёргал из подкладки клочок перьев.

– Скорее, Куиллиам! Он уплывёт! – торопил Дейви.

Искра. Два восторженных возгласа. Очередное разочарование. Чтобы огонь зажёгся, нужен приток воздуха. Куилл стал толкать каменную баррикаду, возведённую в устье пещеры, чтобы не впустить внутрь ветер. Стена поддавалась неохотно, по камню за раз, а потом неожиданно рухнула, и Куилл потерял равновесие и опёрся на плечо. Ключица взвыла. Груда соломы всколыхнулась, и в Хижину ворвался порыв холодного ветра, словно только того и ждал. Куилл бил и бил ножом по полу в такт пульсирующей боли в плече и даже не заметил, как на клок соломы наконец упала искра, обращая пшеничный цвет в чёрный. Потом в лицо ему внезапно бросился дым. Новый порыв ветра поднял весь матрас с пола. Когда ветер покинул пещеру, он забрал с собой весь воздух, и Куилл раскашлялся.

Матрас прогорал и чернел без единого намёка на пламя. Ему нужен был воздух. Нужно было, чтобы ветер вдохнул в него жизнь. Куилл выполз на четвереньках наружу, таща матрас за собой; клубы грязного дыма проводили его к выходу, а затем снова скрылись внутри, недовольные погодой. Он оставил его у устья пещеры, где солома уж точно займётся на ветру вовсю, и отполз от удушающего дыма подальше.

Ветер толкал и пихал стоящих обнявшись, чтобы сохранить равновесие, на пологом уклоне у Хижины Куилла и Дейви, так что казалось, будто они неуклюже переминаются в танце. Тени за ними танцевали тоже… потому что в устье Хижины наконец разгорелось прыгучее пламя. От тепла воздух пошёл завихрениями, так что сотни лёгких соломинок начали кружиться, кружиться, кружиться, кружиться. От костра то и дело отлетали искры – огненные птицы, взмывающие в ночь.

Ночь?

Ночь ещё не настала! Они покинули Среднюю Хижину сразу после Парламента и лезли часа два, может, три. Вряд ли было сильно позднее полудня. И всё же небо казалось тёмным, как поздно вечером. Над Стаком нависла плотная, синевато-серая туча, словно Небесная Твердыня спустилась к Святой Килде и теперь парила над ней, а они видели её основание.

– Получилось, получилось, получилось! – кричал Дейви, одурманенный и очарованный завихрениями соломинок. Они превратили Стак Воина в маяк, пустив луч света на четверть компаса далеко в море.

Мгновения. Прошло всего несколько мгновений, прежде чем жалкие остатки корзин для яиц сгорели дотла и огонь потух. Опасаясь ступать по пеплу, мальчики отправились к ближайшему клейту разжиться едой. Возможно, тупиком. Заслужили же они кусочек тупика за то, что зажгли сигнальный огонь! Однако, всё сильнее и сильнее терзаемым ветром, им пришлось скрючиться с подветренной стороны башенки-кладовой. Куилл осознал, что они не смогут спуститься, пока ветер не утихнет. Спуститься? Они и в Верхнюю Хижину вернуться не смогут, настолько сильны были порывы.

– Будет буря, – сказал Дейви под шум ветра.

– Наверняка будет, – крикнул Куилл. Их головы были на расстоянии меньше ладони друг от друга, и всё же им приходилось кричать. И шапки пришлось снять – чтобы ветром не унесло. Тогда-то Куилл и заметил, как встопорщились у Дейви волосы, каждая прядка по отдельности, будто он, как животное, мог ощетиниваться. Положив руку на свою собственную голову, Куилл почувствовал треск: воздух был так заряжен электричеством, что оно просто кишело у них в волосах.

На мгновение ему подумалось: не они ли тому виной? Вместо того, чтобы привлечь внимание горстки рыбаков на проходящем мимо фрегате, не призвал ли их костёр бурю? Пот, казалось, застывал и превращался в корочку на коже, ветер огибал клейт, хватая Куилла, пытаясь вытянуть его на открытую местность, чтобы сразиться врукопашную. Камни клейта начали шевелиться, но всё же он оставался стоять, защищая потомков тех птицеловов, что построили его многие годы назад.

И, судя по всему, нескольких святых тоже.

Потому что когда мальчишки повернулись, чтобы прислониться к башенке спинами, на них глядела дюжина пар глаз. У земли теснились качурки, а эти птицы обычно никогда не выходили на берег зимой. Маленькие святые, преданные огненной смерти, крылатые свечки в Средней Хижине. «Цыплята Богородицы», кружившие над душами утонувших моряков; «птицы-души», что хватали души суровых капитанов кораблей и убегали с ними по гребням волн.

Качурки, штормовые ласточки, искавшие укрытия с подветренной стороны судов, когда надвигалась буря.