Мила Нокс - Игра в сумерках. Путешествие в Полночь. Война на восходе [сборник litres]

Он собрался с духом и, вытащив нож, ткнул в сторону нелюдимцев. Те так и зашипели.

– Эй вы, пасти свои поганые заткните! – прохрипел Тео, стараясь говорить как можно грубее. – Разгавкались тут. Оглохли, что ли? Я вам что сказал? Хочу Белому Слепцу служить. Я – один из вас!

– С какого это ты один из нас? – проревел Косой, но вновь принюхался.

– Сказал, стригой, значит, стригой. Или уши тебе прочистить, харя ты мерзкая?

Косой заклекотал и плюнул в Теодора. Тео тоже набрал слюны и послал плевок точно в грудь стригоя. Нелюдимцы хором зашипели, но в их блестящих, как пуговицы, глазенках скользнуло сомнение.

– Я от самого Брашова за вами топал, зря, что ли? Сами вы крысеныши, я вам на подмогу иду, а вы тут зубами щелкаете, как псины помойные!

Тео вновь сплюнул. Кажется, он вошел во вкус.

– На подмогу, говориш-ш-шь…

– Слепец с-сказал, к рассвету подойдет партия, помниш-шь, Жила?

– Да, что-то такое говорил… дак это не партия, это один. Ты совсем тю-тю, считать не умеешь? То за четверых этого вшиваря принял, теперь партией считаешь. Сдурел?

– Хватит, – рявкнул Теодор. – Пропустите. Не то сам пройду.

– Пройдешь? Как пройдешь, крысеныш?

– Так.

И Теодор окунулся в холодное, темное море. Он был уже не здесь – он крался между деревьями к пятачку перед каменными воротами, где стоял высокий юноша в черном, измазанный грязью и кровью, а почти вплотную к нему придвинулись две омерзительные твари в обносках.

Тень шла к нему, едва касаясь пальцами ног земли. Скользила сгустком ненависти, могильной тишины, ужаса. Нелюдимцы подняли головы, потянули носом и, увидев тень, заклекотали и зашипели.

– А-а, тень, его тень, гляди…

Сгусток мрака застыл на кромке деревьев, по правую руку от Теодора.

– Задумаешь меня сожрать, – рыкнул Тео, – я твою пасть наизнанку выверну, понял?

Косой скривился.

– Да пошли, коли вправду стригой. И нож свой убери поганый. Давай, топай с нами.

И втроем, сопровождаемые тенями, они двинулись внутрь крепости. По булыжной мостовой поднялись выше и зашагали мимо церкви… Теодор заскрежетал зубами, стремительно отдаляясь от Алтаря.

– Хор-рошо, – пророкотал Косой, – мы тебя к Цепеню отведем, он определит куда-нибудь на пост. У нас тут заварушка будет. Слышал, да?

Теодора обдало волной ужаса. К Цепеню?! Что? Он ведь убил его… Хотя… тень-то не уничтожил. Значит, Цепеняг вернулся. «Черт! Если цыган меня увидит, точно узнает. И мне несдобровать. Черт возьми, что делать-то?»

Они прошествовали мимо нескольких нелюдимцев – те, видимо, уже распределились по всей крепости. На каждом углу маячили оборванные фигуры, тут и там в переулках Тео примечал косматые головы. Нигде не скрыться. Да, не придумай он этот ход с переодеванием, его бы тут в два счета слопали.

– Как звать тебя, салага?

Тео судорожно кашлянул. «Теодор Ливиану» явно не то, что они хотят услышать. А что, если… Юноша даже хмыкнул про себя, хоть ситуация складывалась и несмешная. И все же… Кобзарь был бы доволен!

– Я Слизень.

– Чего?

– Мокричный Слизень.

– А… странное имечко, – проворчал шагающий рядом нелюдимец. – Но лады. Я Косой, а это…

– Жила, понял уже, – рявкнул Теодор, и еще никогда его голос не звучал так грубо.

Стригои переругивались всю дорогу. Тео пару раз обернулся: колокольня осталась далеко позади. А где-то впереди Цепеняг, к которому его ведут… Что делать-то?

Тео вновь поглядел вперед, и вдруг его взгляд выцепил на стене лампу. Идея! Он быстро оглянулся: брели пустынным темным проулком. Кажется, никого. Сейчас, или будет поздно…

– Да! – гаркнул Косой. – Задолбался я с этим Слепцом! То ему одно, то другое, а жрать когда? С самого вечера стоим на этих долбаных вратах, чтоб их к чертям разнесло. Ты небось нажравшийся, да, Слизень? А тут, в этой крепости, и перехватить нечего. Но людей трогать не дает, говорит, заметят. А ночью стоять на страже? А кое-кому и днем. Каково, а, Жила?

– Да ты зубами не клацай при нем, а ну как дружок новый чего расскажет Цепеню? А? Хлопот не оберешься. Слышь, Слизень, ты там помалкивай, понял? А не то я твой язык слизневый-то и подкорочу, скумекал, крысеныш?

«Пора!»

Когда они оказались прямо напротив лампы, висящей над аркой, Теодор позвал свою тень. На миг он оказался в дымном, невесомом теле и кинулся вперед, но вдруг словно в болоте увяз: тень не подчинялась.

«Лампу, сейчас же, я сказал!!!»

Тень топталась на месте, боясь дотронуться до огня. На загривке Тео зашевелились волосы: стригои сейчас минуют это место! «Быстро!» Ярость всколыхнулась в нем так сильно, что он вновь овладел тенью на несколько мгновений – и этих мгновений хватило, чтобы он отдал приказ выкинуть руку и схватить лампу.

Тень издала долгий, пронзительный вопль.

– Чё орешь, гнида? – рявкнул Косой, развернувшись к Теодору, но тень уже схватила лампу, разбила стекло и швырнула прямо через головы нелюдимцев в руки Теодору. Перехватив светильник, Тео ткнул им в рожи нелюдимцев. Привыкшие к мраку, стригои отпрянули, закрываясь руками, и в этот момент Тео метнул нож в Жилу. Низкий лысый нелюдимец согнулся, схватившись за воткнувшееся в живот лезвие, и с визгом повалился наземь.

В следующий миг Косой сбил с ног Теодора.

– Ты что, подлюга, творишь, мать твою!..

Тео вскрикнул от боли, когда когти стригоя вспороли ткань на его бедре, попытался сбросить нелюдимца. Наконец, размахнувшись, он грохнул фонарем по косматой башке, и стригой захрипел, осыпая его проклятиями.

– Сволочь ты паршивая… Я тебе сейчас все кишки выпущу, уши отрублю, внутренности твои выжру, крысеныш…

Лицо обдавало могильным дыханием, ногу нестерпимо жгло – нелюдимец впился когтями в мясо, и на миг перед глазами обезумевшего от боли Тео пронеслось что-то черное.

«Сюда, – взмолился Теодор, – сюда… давай же».

Он обрушил весь свой гнев на Косого. Он был в теле тени, приближался со спины к нелюдимцу…

И в это мгновение тень протянула руки.

Тео выскользнул из сознания тени, вновь вернулся в свое. Две дымные руки скользнули по багровой шее нелюдимца, сомкнули пальцы – и стали твердыми, обтянутыми черной обугленной кожей. Раздался неприятный хруст.

Нелюдимец мешком рухнул на Теодора. Парень еле сбросил его с себя и, тяжело дыша, отполз подальше. Чуть поодаль лежал брюхом кверху второй нелюдимец. Тень замерла перед Теодором: высокая, холодная, могущественная. Задрала голову к небу и издала могильный вой, в котором Теодор узнал дикое ликование.

Будь здесь кто-то другой, он бы упал ничком, сраженный этим безумным воем-плачем. Но Тео не чувствовал ужаса.

Эта тень не могла его напугать. Она уже принадлежала ему.

Теодор прислонился к каменной стене. Гулко сглатывая, отдышался и хотел было вернуться к убитым нелюдимцам, чтобы забрать нож, но едва бросил взгляд на трупы, как передернулся от отвращения.