без автора - Черепашки-ниндзя и Подземный Кукловод

Донателло вздохнул и поднялся посмотреть, не прижала ли автоматическая дверца мышеловки хвост не в меру любопытному грызуну. Но когда он залез под кресло, оказалось, что мышеловка пуста, а её дверь висит на одной петле, скрученная, как если бы была сделана из варёных спагетти. Дон долго с недоумением вертел в руках покалеченную мышеловку, пытаясь понять, как её можно было так обработать. Он попробовал сам согнуть закалённую стальную проволоку, но у него ничего не вышло.

Прислушавшись, Дон не уловил ничего, кроме тарахтения обогревателей и тонкого свиста, вырывавшегося из открытой пасти Сплинтера. Донателло на цыпочках обошёл комнату, заглянул под кровати и стол, обследовал кухонную посуду, но не нашёл следов пришельца. «Так придётся медвежий капкан ставить, – пронеслось в его голове. – Неужели к нам пробралась чёрная крыса»?

Когда-то давно, ещё только обживаясь здесь, друзья заметили, что из кухни пропадает великое множество съестных припасов. Потом они находили в самых неожиданных местах прогрызенные банки из-под консервированных ананасов, недоеденные, надкусанные полуфабрикаты тосканской пиццы, испорченный молочный шоколад. Несколько ночей черепашки по очереди дежурили на кухне, но поймать вредителя никак не удавалось. Наконец Сплинтер как-то сказал:

– Я, кажется, понял, кому мешает наша кухня. Это Бильбауфман, чёрная портовая крыса.

– Так это твой знакомый? – удивились черепашки.

– Если я не ошибаюсь, то это именно он, – подумав, ответил учитель.

– Хороши же твои друзья, – с кислой миной произнёс Мик.

– Это не друг, – пропустив колкость мимо ушей, ответствовал Сплинтер. – Мы когда-то плавали вместе на «Трепанге» между Калькуттой и Гамбургом. Там было хорошо. Корабль ходил с полными трюмами южных плодов и мясных консервов, и жаловаться на жизнь нам с Бильбауфманом, сами понимаете, не приходилось. Поначалу мы ладили, но потом чёрная крыса решила сделать бизнес на «Трепанге», беря плату с сородичей за каждый рейс. Ну, дело такое, пришлось его высадить на одном коралловом рифе…

– И ты полагаешь, что он тебя специально нашёл в Нью-Йорке, чтобы отомстить? – с сомнением покачал головой кто-то из черепашек.

– Не думаю, что только во мне дело. В этом городе хватает соблазнов.

– Но откуда такая уверенность, что это именно тот самый Буль… Бильфенштейн? – спросил Лео.

– Бильбауфман, – поправил его Сплинтер. – Он больше всего на свете любил ананасные консервы «Пайн». Примерно так же, как вы пиццу. И только он мог открывать зубами миллиметровые жестяные крышки. И ещё у него был один железный клык, который поставили ему гамбургские крысы-пираты. Посмотрите на эту банку, которую я только что нашёл.

Сплинтер протянул Дону прогрызенную в нескольких местах жестянку из-под ананасов с красочной надписью «Пайн – симфония для желудка с оркестром». Эти ананасы неделю назад приносила Эйприл. Дон с сожалением вздохнул и внимательно посмотрел на крышку. На местах, где тайный недоброжелатель пытался прокусить металл, отчётливо виднелись отверстия, будто оставленные трёхдюймовым гвоздём.

– Этой ночью дежурю я, – произнёс Сплинтер.

И он дежурил три ночи подряд, пока наконец однажды, помятый и обессиленный не разбудил под утро Донателло и не сказал ему:

– Бильбауфман обещал отныне быть хорошим мальчиком и питаться исключительно земляными червячками.

Надо ли говорить, какое облегчение испытали тогда друзья… Не очень-то приятно представлять, как по погружённой во мрак комнате в нескольких шагах от тебя прогуливается огромная чёрная крыса со стальным зубом.

…Сейчас Дону пришлось вспомнить это жуткое чувство. Он подобрал с пола нунчаку и совершил ещё один обход. В какой-то момент ему показалось, что он снова услышал тоненький писк. «Может, это Сплинтер изобрёл новый способ похрапывания?» – подумал Донателло, приближаясь к креслу учителя.

И тут он заметил, как сгусток темноты, более чёрный, чем ночь, отделился от его собственной кровати и метнулся в сторону генератора.

– Стой, – вырвался у Дона хриплый сдавленный крик. Он не боялся, нет. Но в этот момент проклятое колено снова отказалось его слушаться.

Донателло присел и, не в силах ничего сделать, следил глазами за перемещениями ночного гостя. Тот, как ни в чём ни бывало, забрался на стол, где стоял телевизор, затем перепрыгнул на генератор. «Нет, это не Бильбауфман», – подумал Дон, но не испытал почему-то никакого облегчения. Существо перемещалось в вертикальном положении. Оно иногда взмахивало передними конечностями и издавало тревожный тихий писк.

– Это ты, Дон? – вдруг приподнялся в своём кресле Сплинтер и протёр лапой глаза.

– Тсс, – Донателло указал рукой на генератор. – Смотри, там гости.

Сплинтер встал с кресла и бесшумно подкрался к выключателю. В следующее мгновение комнату озарил яркий свет.

На генераторе, щурясь и отчаянно пища, сидела на задних лапках обыкновенная серая мышь.

– Дрессированная. Не боится, – произнёс Сплинтер, бесцеремонно приподнимая ночную гостью за хвостик и выбрасывая её на кухню. – Наверное, из Института вивисекции сбежала. Пусть подкрепится немного.

Донателло почувствовал, что снова в состоянии двигаться. Колено сгибалось и выпрямлялось, будто с ним никогда ничего и не случалось. Он открыл уже было рот, чтобы рассказать Сплинтеру о том, какие кренделя выкидывала этой ночью его нога, но, подумав, остановился. «Сплинтер опять начнёт катить бочки на Джулиана, – подумал он. – Нет, между ними и так чёрная кошка пробежала. Лучше промолчу».

– Если тебе жарко, выключи обогреватели, – сказал Сплинтер, направляясь к креслу. – Мой прогноз погоды, кажется, не оправдался. Да, и выключи заодно свет.

Учитель свернулся клубком на мягкой обивке кресла и в ту же минуту уснул. Дон выключил свет и обогреватели и лёг на успевшие немного остыть простыни. Он с наслаждением потянулся, посмеиваясь над собой и своими недавними страхами. И вдруг, что-то вспомнив, резко поднялся с кровати.

Он достал из-под кресла Сплинтера мышеловку и ещё раз внимательно осмотрел её изувеченную дверцу.

– Вот чему учат их в Институте вивисекции, да? – задумчиво прошептал он.

Мистер Фредрикссон проснулся от чьего-то осторожного прикосновения. Он мгновенно открыл глаза и огляделся… Никого. Через огромные окна высотой с баскетбольного защитника в комнату вливался яркий утренний свет солнца, отражённый мириадами снежинок.

Грузный владелец доходного дома протёр глаза и на всякий случай ещё раз окинул комнату мутным взглядом.

– Это у меня после аварии началось, – пробормотал он.

Роджер Фредрикссон имел обыкновение разговаривать сам с собой – обычное дело для одинокого вдовца. Прошлой зимой он возвращался с женой из Бостона на новеньком «Кадиллаке» и спьяну врезался в рефрижератор. Теперь ни «Кадиллака», ни жены. Вообще-то супругу Роджера никто не рискнул бы назвать человеком душевным. Включая самого Роджера – уж он-то натерпелся от избалованной дочки телепродюссера больше остальных… А вот машину ему было по-настоящему жалко.