Август Зимин - Бифуркатор

А мать внизу кричала, что её мальчик жив, и пока никто не докажет обратного, хоронить его она не собирается. Впервые слышу, как отец обзывает мать, мне и страшно, и неприятно. Он утверждает, что нужно отдать память Андрюшке, ибо тот умрёт не упокоенным, и будет клясть нас с того света.

Наша семья не отличалась верой в Бога, мать с отцом считали, что Иисус где-то есть, заочно, и лучше жить с подобными взглядами, а то окажется, будто Бог и правда есть, а ты в него не верил. Вот после смерти облом будет. Поэтому, когда речь заходила о смерти, мои родители соблюдают все христианские правила погребения.

Проблема только, что один считает сына умершим, а другой – нет. А жизнь ещё тот голливудский режиссёр. Поди придумай такой заквас.

Ругань внизу успокоилась ближе к полуночи. К тому времени я уже слушал в наушниках Джареда Лето, и в перерывах между песнями, до меня доносились ноты другой песни. Очень печальной.

Ночью мне приснился сон, что родители вместо Андрюшки хоронят меня. Я стучу кулаками в гроб, но слышу лишь приглушённую молитву священника, а мой крик пугает только шёлковую обивку стенок гроба.

Просыпаюсь почти со стонами. Как и подобает при кошмарах, ноги холодные, руки ледяные. Темнота кажется опасной, переполненной монстрами, а одеяло – это стальной жит капитана Америки, который спасёт от любой невзгоды.

Поэтому сворачиваюсь калачиком и накрываюсь, но я лёг на левый бок, а тяжёлый свет из окна вычерчивал в бархатной черноте ночи силуэты Андрюшкиной кровати. Я смотрю на неё, и становится только хуже.

Я превращаюсь в аутиста. Или как там называют замкнутых в себе людей? Интроверты. Август вступает в полные права, лето, а я убиваю время лежанием в постели и слушаньем музыки. Да, именно музыка держала меня наплаву. За день я успевал послушать тонны альбомов 30 Second to Mars , Avril Lavigne , Within Temptation , Bon Jovi и других групп, запавших в душу. Мать с отцом начинают ссориться по-настоящему, каждый день, и я отгораживаюсь от их конфликта.

С утра шестого я написал Стёпке лишь одну фразу: Как ты?

Ответил он уже вечером. Коротко и ясно: Хреново.

Я написал: Может увидимся и станет легше?

Он: Не думаю. Здесь кругом одно горе. Отец постоянно плачет. Серый постоянно занят машиной, я его вообще не вижу.

Я: Лучший способ отдохнуть от такой атмосферы, пройтись со мной.

После долгой паузы он отвечает: Как-то это неправильно. У меня ж мама умерла.

Я не успеваю написать ответ, как приходит новое сообщение: Хотя, знаешь, я, наверное, целенаправленно хочу находиться сейчас в доме. Я хочу грустить, скорбеть. Пусть это и самоистязание, но мне сейчас настолько плохо, что я почему-то не хочу, чтобы мне было хорошо.

Я стираю своё незаконченное сообщение и некоторое время пялюсь в квадрат монитора. Ему настолько плохо, что он не хочет, чтобы было хорошо. Как же понять эту фразу? Впрочем. рассуждения умника Стёпки для меня часто оставались загадками, поэтому я коротко отвечаю:

Я всегда готов помочь. Пиши.

А Стёпка ответил: ок.

Потом я даю себе обещание, что не буду больше писать Стёпке и навязывать свои идеи. Когда он опомнится – напишет первым.

Хоть сегодня и вторник, никакой Блудливой Калифорнии не ожидается, да и не хочется пялиться в телевизор и счастливых персонажей. Отец с матерью опять ругались. Папа предлагал похоронить пустой гроб, а дома на полке поставить фотографию Андрюшки, спрятанную в венчик.

Я, конечно, мелькал иногда мимо родителей, к несчастью, я оставался человеком и всё ещё хотел есть, но ни один из предков не попросил меня остаться и не задал ни одного вопроса, лишь короткие косые взгляды, пониженный тон и более продолжительные паузы между выкриками. Но если бы вдруг кто-то из них спросил, на чьей я стороне…

Хм.

Скорее всего, Андрюшка уже мёртв, где бы ни находилось его тело, на дне Заводи, под бревном в лесопосадке или в ржавом подвале маньяка, но хоронить пустой гроб, это было как-то… пугающим бредом, если честно. Всё равно что купить арбуз без мякоти, в этом случае в арбузе вообще теряется смысл.

Хотя… смогу ли озвучить свою точку зрения, глядя отцу в глаза? Хоть и думаю, что смогу, но знаю же – испугаюсь в самый последний момент.

Седьмое августа. А ведь я сейчас этим и занимаюсь! Хороню пустоту. Только в пустом гробе не люди, а мои эмоции. Герундовы опускают в землю тело тёти Марины. Она мне никто – просто милая женщина, мать двух моих друзей. Но с ней в гробу лежит как раз та самая дружба, которая помогала избавляться от проблем, которая дарила сердце. Даже Вероника оставила меня в столь скорбный момент.

Вместо того чтобы отвлечься от грузных мыслей и продолжить жить, я лежу в кровати, зажав потный плеер в руке, в наушниках Джаред орёт: … from yeeeeeesterday !, и уже несколько часов потолок показывает мне скучное кино в стиле нуар. И кататония пожирает меня.

На следующий день мама приходит ко мне перед сном, садится на кровать и пытается поговорить. Сегодня они не ругались, но и не разговаривали. Мать начала издалека: почему не выходишь на улицу? почему не сидишь за компьютером?

На первый вопрос ответил честно: единственный друг, с которым я мог погулять находится не в лучшем состоянии. Второй оставил без ответа. Тогда мать перешла к сути. Она спросила, скучно ли мне без Андрюшки.

Тон голоса дрожал будто от смущения. Да что там говорить, я всю жизнь стеснялся проявлять чувства, особенно к брату. Сложно описать тот вид смущения, который возникает, когда обнимаешь мелкого, или тащишься с ним по улицам, или завязываешь шнурки. Тот, у кого были братья или сёстры, и кто испытывал подобное – поймут.

И даже сейчас, когда Андрюшки уже нет, смущение запрещало в чём-либо признаваться, и тогда я мямлю что-то несуразное:

– Ну… всё так непривычно. Я привык, что просыпаюсь утром, А он в кровати, в своём кораблике. А сейчас и поделиться красивой картинкой не с кем.

– Скучно и одиноко тебе без него, да? – грустно спрашивает силуэт мамы.

Ох, какой же страшный вопрос. Невидимая преграда, страх перед сюсюканьем и умилением, мешают коротко ответить: да. Поэтому я говорю:

– Всё очень непривычно… я как новую жизнь теперь живу.

Мама вздыхает, целует меня, и уже было встаёт и направляется к двери, как вдруг оборачивается у самого прямоугольника света и переходит задаёт вопрос из третей стадии разговора, которого я так боялся.

– Папа собирается хоронить пустой гроб, ты, вроде, в курсе. Ты думаешь, это и правда хорошая идея?

Я цепенею. Если я скажу да, то совру, если скажу нет, то мама крикнет это отцу в ближайшей распре, и тогда отец на меня ополчится. А время на размышление нет, я начинаю лепетать ещё бессвязнее: