Владимир Кантор - Победитель крыс

— Но он же был такой несчастный и одинокий, — повторил Борис, имея в виду крысеныша.

Мрачный кот, уже подобравший свой топор, сказал отрывисто:

— Это он среди нас оказался одиноким. Но на самом деле одинокие — это мы, а крыс тысячи, десятки тысяч.

Степа кивнул:

— Это верно. И прежде, чем мы двинемся дальше, пока заживают и затягиваются твои раны, я поведаю тебе одну историю, которая случилась со мной, уже после того, как я сбежал от кошатников, если ты помнишь об этом печальном эпизоде в моей биографии. Помнишь? Ну тогда слушай. Я путешествовал, как — г-мяу — часто мне приходилось в те поры, спасаясь от преследователей, и вот попал я в Зеленую страну. И все там было зеленое: трава, кусты, деревья, что, быть может, и хорошо, но еще зелеными были и небо, и облака, и вода в реке, крепостная стена вокруг города тоже была изумрудного цвета, а дома в городе стояли, как маленькие изящно выточенные изумруды. Но, что удивительно, там и люди были тоже зеленого цвета: глаза, волосы, кожа. Представляешь? Даже кафе там называлось „Прозелень“. Поначалу все это выглядело весьма привлекательно и даже оригинально, но, сам понимаешь, все приедается, и ежедневно вкушать зеленые фиги с зеленым маслом тоже надоест. И овладевала мной, прошу простить дурной каламбур, зеленая тоска. Захотелось чего-то и в самом деле оригинального и необычного. И вот сижу я в „Прозелени“ как-то и в который раз предаюсь унынию, что не найдется в городе ни одного человека, что не носил бы зеленого костюма, зеленых перчаток, зеленых башмаков, зеленых шляп, зеленых очков, и цвет кожи и волос у кого-нибудь были хотя бы красного или синего цвета. Пью я зелено вино, гляжу в окно, где на зеленом лугу зеленые дети запускают в зеленое небо зеленого змея, и думаю, что даже очень симпатичный цвет можно превратить в цвет, вызывающий тошноту. И вдруг — о счастье! — я вижу, как входит в кафе, человек голубого цвета, весь-весь голубой, и садится за столик, который тоже начинает сразу отсвечивать синим цветом. Я бросаю официанту зелененькую и бегу в его угол, а под ним и в самом деле даже стул голубой, глаза у него голубые-голубые, костюм голубой, волосы, кожа. „Ох, думаю, наконец хоть один решил стать оригинальным в этой стране, хоть один в знак протеста — пусть это и нелепо — но выкрасился в другой цвет“. Подсаживаюсь к нему. „Позвольте, говорю, пожать вашу мужественную руку. Откуда вы такой?“ А он: „Откуда? откуда? Из Голубого города — вот откуда! У нас все голубое до неестественности: и трава, и небо, и деревья, и дома, и цветы!.. Вот и хожу сюда. Здесь, среди зеленых, хоть душу отведешь!“ Тогда-то я и понял условность и относительность оригинального одиночки. Всегда надо искать из какого он города. А настоящая оригинальность — ох, это дело крайне редкое!

Степа вздохнул. Тем временем второй кот нашел где-то заржавленную лопату и молча принялся рыть в куче щебня углубление. Он был взлохмачен, оборван, грязен и угрюм. Борис чувствовал, что прав в своем осуждении, и вместе с тем какое-то ощущение вины перед этим котом охватило его. И чтобы хоть что-то сказать, чтобы перевести как-то разговор, будто и не было у них никаких разногласий, Борис спросил:

— А откуда здесь все же собака взялась?

— А ты что, не понял? — удивился Степа.

— Иностранные языки знать надо, — мрачно отозвался второй кот, ударяя лопатой по щебню. — Язык — это оружие в жизненной борьбе. Тебе, да вот ему, — он кивнул на Степу, — повезло, что я с вами.

— Он все языки знает: и крысиный, и собачий, — пояснил Степа. — Крысы и решили, что раз собака, значит, нас нет. А это он лаял.

Борис смотрел, как Степин приятель сумрачно провел лапой по гуцульским своим усам, черную перчатку он снял, и, несмотря на грязь, видно было, что кончики лап у него белые, как и у Степы. Не в силах шевельнуться и помочь Борис смотрел, как коты разгребают кучу щебня и мусора, запихивая в образующиеся ямы трупы крыс, а потом заваливают снова щебнем и утрамбовывают. Темный потолок, тусклое светлое пятно в его середине (свет от лампочки), переплетение толстых и тонких труб, кучи щебня и хлама, трупы убитых крыс, их кровь, казавшаяся в полутьме подвала черной, спертый воздух, собственные дрожащие от слабости и усталости руки, — все это привело Бориса в подавленное состояние духа. Словно бы они навсегда были обречены здесь находиться, потому что повсюду крысы, выхода нет, и скоро они и сюда явятся. Крысиный командир ведь сказал, что подвал окружен. Назад не вернуться, да и впереди явно, что верная гибель. И коты, молча работающие коты, это ведь из-за него они погибнут! Пусть лучше уходят, а его оставят! Но в этот момент Степа отбросил лопату и протянул Борису руку.

— Вставай. Пора идти. Держи топор. Крысы, я полагаю, перекрыли все выходы. Но мы пробьемся. Главное, пройти Извилистую Яму. Кривой Дорожкой идти нельзя. Там ловушки и посты на каждом шагу и каждом повороте, — он глянул на приятеля, тот согласно наклонил голову. — Как пройдем Яму, там будет прямой путь на карниз. Обычно он свободен, потому что слишком широк. Слишком много надо войск, чтобы нас задержать. Да и пространство там большое, а крысы боятся открытого пространства. А по карнизу мы как раз и выйдем к окну Мудреца.

— Зачем ты все это говоришь? — спросил Борис, поднимаясь тем не менее. — Я все равно ничего не понял и не запомнил. Да и вообще, зачем вы со мной связались? Какой из меня Победитель Крыс!.. Я же только для вас обуза. Лучше бросьте меня здесь и пробирайтесь к Мудрецу сами. Я же не из этого города, — напомнил он им Степин рассказ.

— Что я тебе говорил! — воскликнул мрачный кот. — Эпоха богатырей прошла. Давай и вправду вернемся. Не из этих людишек делаются Настоящие Витязи!

Степа отрицательно покачал головой.

— Ты можешь вернуться, если хочешь, — сказал он. — Конечно, нынче нет богатырей. Но кто знает, как они в старину появлялись! Может, так же вот, через слабость. А тебе, — обернулся он к Борису, — я еще раз скажу. Ты тоже свободен выбрать свой путь. Никто тебя не неволит. Но то, что можешь сделать ты, мы, коты, не можем. Людские дела должны решать сами люди. Ты говоришь, что ты не из этого города. Но кто тебя сюда звал? Зачем ты сюда попал? Почему не вернулся к себе, когда мог? Этого я не знаю и не понимаю. Если дойдем до Мудреца, возможно, он объяснит.

Борис робко посмотрел на котов. Степа стоял, подкручивая усы и ободряюще подмигивая ему. Зато его приятель как всегда был угрюм, достав из кармана кистень на цепочке и поигрывая им, он высматривал что-то впереди. От него ни совета, ни ободрения не дождешься, это Борис понимал, и все же хотелось ему заслужить симпатию мрачного кота.

— Если вам кажется, что я должен… то есть, если я смогу, не буду вам в тягость… и не погублю вас своим присутствием… — этого Борис больше всего боялся, что от его неловкости, неумелости, неуклюжести может произойти какая-нибудь катастрофа, — я, конечно, иду… я хочу попытаться, хотя не знаю, смогу ли я…