Ксения Кабочкина - Приключения Сони в картинной галерее

Вот и третий этаж. В первом зале были уже не картины, а полки с куклами.

– Игрушки Атлантиды, – пояснила экскурсовод. – Андрей Андреевич подумал, что несправедливо будет, если куклы девочки, которая так много значила для талантливого художника, останутся пылиться в каком-нибудь чулане. Он вообще относится к портрету Атлантиды, как к живой девочке, в этом Андрей Андреевич сам не раз признавался. Это звучит несколько странно, однако на самом деле директору просто жаль погибшего ребёнка, он любит детей.

– Что поделать? Сбрендил, – услышала Соня за спиной и оглянулась.

Это был незнакомый мальчик – друг Ромы, которого тот притащил с собой.

– Почему сбрендил? – вступилась она в защиту директора. – Тебе же сказали, он детей любит, и ему жаль Атлантиду.

– Ой-вой-вой, – стал кривляться мальчик, – защитница нашлась. – Какой нормальный человек будет относиться к неодушевлённой вещи, как к живому существу? Рома, это у вас умственно отсталая, или как?

Рома прыснул в кулак, но вслух сказал:

– Владик, зачем ты так? Лучше не лезь, а то получишь в глаз.

– О кого? От неё? Я?

– Да. Ну, в крайнем случае, от её старших друзей.

– Друзей? – с сомнением изрёк Владик. – С чего ты взял?

– Да уж знаю. Сам получал, – неохотно пояснил Рома.

– В глаз?

– Не. По затылку. От рыжей фурии. А она, между прочим, лет на пять старше.

– Алиев, тише! – шикнула на него Марья Ивановна.

Кукольный зал кончился. В следующем зале кукол больше не было, но не было и картин. Зал был пуст. Вся левая его сторона, наверное, была окном, потому что стену целиком, от потолка до пола, закрывали плотно задвинутые шторы.

– А сейчас прошу отойти на середину зала, – попросила Ирина Сергеевна.

4 «А» с родителями, учительницей и присоседившимися к ребятам другими посетителями музея повиновались, недоумённо переглядываясь и вертя головами по сторонам.

– Сейчас вы увидите одну из самых больших картин в творчестве Звездочеева, – торжественно объявила тем временем экскурсовод. – Эта картина – лучшее творение Глеба Юрьевича. Наряду, разумеется, с «Атлантидой». Итак, внимание, перед вами…

Она взялась за свисавший с карниза шнурок

– … картина «Полуночный мир Мечты»!

И дёрнула за шнур.

Шторы разъехались, по залу прокатился восхищённый вздох. Картина была огромна – занимала всю стену 80-меторового зала, и действительно, хороша. На первый взгляд на ней всё было просто: обычная полночная дорога, освещённая фонарями и обрамлённая по обеим сторонам деревьями. Но приглядевшись, Соня стала замечать светлячков, мелькающих меж деревьев. Через минуту поняла, что это не светлячки, а феечки. Луну на миг перекрыла тёмная фигура и быстро заскользила дальше, выхватываемая из темноты светом фонарей. Да это же Баба Яга на метле! В лунной дорожке пруда, вырытого недалеко от дороги, мелькнул большой рыбий хвост, потом высунулась длинноволосая девичья голова…

– Эту картину Глеб Юрьевич начал рисовать ещё в детстве, – пояснила Ирина Сергеевна, довольная реакцией экскурсантов. – С годами картина становилась всё полнее и насыщеннее, сюжет обретал всё новые детали. Исследователям удалось найти дневник художника, в котором он описывал все метаморфозы, происходившие на этом холсте с годами. Глеб Юрьевич сам…

Не понимая, почему экскурсовод умолкла, Соня, взглянула на Ирину Сергеевну, с которой теперь стояла совсем рядом. То, что она увидела, её потрясло. Женщина застыла, вдохновенным взглядом взирая на картину, застыл взмах её руки, застыло движение губ, с которых вот-вот готовы были сорваться слова, застыли внимавшие ей экскурсанты…

– Что с вами? – беспомощно пробормотала девочка, хватая за руку ближайшую к ней одноклассницу, которая остановилась на одной ноге, не успев сделать шаг.

Рука была тверда и холодна. Одноклассница не шелохнулась. Зал стал похож на застывшую картину, сложенную из реальных людей-манекенов. Застыли все, кроме Сони. Девочка почувствовала себя принцем из детской сказки, очутившимся в спящем королевстве. Оказывается, это очень страшно, когда вокруг нет живых людей. «Нет живых», – эта невольная мысль испугала её. Захотелось услышать хоть какой-то звук, хотя бы свой собственный голос.

– Что проис…

Не успела она договорить, замигал свет. Взгляд Сони упал на картину, единственную, казавшуюся живой и тёплой в мёртвом пространстве зала. Девочке непреодолимо захотелось подойти к этой нарисованной художником жизни, она сделала шаг, другой. С каждым шагом притяжение к картине становилось всё сильнее и сильнее. Соня почувствовала неладное и начала сопротивляться. Куда там?… Ноги поехали по кафелю, будто картина была магнитом, а она, Соня, железным гвоздиком.

– Помогите! – закричала Соня, но никто не отозвался, что при данных обстоятельствах было естественно.

Картина быстро приближалась, сейчас Соня стукнется о её застеклённую поверхность! Девочка инстинктивно протянула вперёд руки, но они… прошли сквозь стекло. Ноги зацепились за нижнюю часть рамы, и Соня ухнула в темноту…

***

В голове – туман, в глазах – муть. Соня, только-только пришедшая в себя, пыталась сфокусировать зрение, чтобы понять, где находится. В какой-то момент ей почудилось, что над ней кто-то стоит, внимательно её разглядывая. Девочка моргнула, видение исчезло.

Зрение, наконец, сфокусировалось. Соня увидела высоко над собой тёмный потолок, с которого свисала огромная люстра в виде букета огромных лилий. Люстра не горела, но было не темно, просто сумрачно. Соня попыталась теперь сфокусировать память: чтобы понять, где она оказалась, нужно вспомнить, что произошло. У неё получилось. Точно! Её же затянуло в картину! Но это значит…

Соня резко вскочила. Глаза уже привыкли к темноте, и девочка, оглядевшись, поняла, что она всё ещё в музее Звездочеева. В том самом зале, в котором по-прежнему стояли застывшие фигуры одноклассников, Марьи Ивановны, других незнакомых Соне людей. Ирина Сергеевна всё так же безмолвствовала с открытым ртом, не договорив фразу о дневнике художника. Вот только что-то с ними было не так. Соня пригляделась и поняла: вокруг стояли не сами люди, а… словно – их тени!

«Да что же это?» – мысленно воскликнула Соня. Взгляд её упал на ту самую, поразившую её огромную картину. Она тоже изменилась. Теперь на холсте не было ничего. Лишь чёрная пустота зияла внутри золотой рамы. Притяжения не было тоже.

Соня решительно шагнула к картине, протянула руку. Чернота оказалась на ощупь неприятно склизкой и податливой. Она, как живая, тут же начала обволакивать Сонину руку. Девочка, испугавшись, резко подалась назад, слизь чмокнула, выпуская добычу, и ушла обратно в черноту.

«Туда не стоит лезть», – подумала девочка с содроганием.