Helga Wojik - Монстры под лестницей

Вечером, как было заведено, после ужина, когда мама ушла в мастерскую, отец поманил меня и, усадив на колени, взглянул на зажатый в моем кулачке артефакт. И тут все вопросы и слова будто высыпались из меня, как из решета, рассыпались по полу, и я лишь водил глазами и по-рыбьи открывал рот. Но задать тот самый вопрос не мог.

Отец улыбнулся. Я уже смутно помню его черты, и иногда от него остается лишь улыбка – немного грустная и кривая. Как у ковбоев в старых фильмах. Я боюсь, что пройдет пара лет, и кроме этой улыбки я уже не вспомню ничего. А мне бы крайне не хотелось менять отца на чеширского кота.

Так вот. Не дождавшись вопроса, отец сам начал говорить:

– Раньше не было цифровых фотоаппаратов. Нажимая спуск, я никогда не знал, что выйдет на фото до тех пор, пока в красном свете не доставал проявленную пленку и не развешивал на веревку отпечатанные снимки. Знаешь, Макс, ожидание, предвкушение, интрига – всё это было у нас, и всё это у твоего поколения украл прогресс.

Я не очень понял, о чем говорил отец. Меня тогда больше занимал другой вопрос. И я, наконец-то, смог выпалить:

– Где это? Кто это? – ткнул я в фото, указывая на силуэт в тени дверного проема.

Отец улыбнулся.

– Это дом, в котором я провел часть детства. А это мой друг. Славный малый, хоть и был немного диковат. Я звал его Атта. Однажды мы провели ужасно веселое лето.

– Атта, – завороженно повторил я, вглядываясь в размытый силуэт.

Этот снимок спрятан в хранилище памяти – так я зову мою коробку важных вещей. В прошлой жизни там был лишь чай, зато теперь – застывшие воспоминания. Чрезвычайно важные – «незабываемые». Даже когда коробки нет под рукой, я открываю жестяную крышку и пристально вглядываюсь… Я очень хочу узнать, кем был этот Атта. Может быть, с ним в экспедицию уехал мой отец? Одна беда – долгие годы я не знал, где живёт Атта. И что это за дом на снимке. Но теперь я уж точно его найду. Обязательно.

Я втянул запах луга. В городе так не пахнет. Даже в парке. В городе приходится вдыхать всё, что угодно: от машин до чужих людей. Даже не знаю, что хуже. Я часто задерживал дыхание, стараясь пореже дышать. Мне казалось, что я полон чужих запахов – внутри и снаружи. Что я так пропитался ими, что от меня самого уже не осталось ничего. А на лугу все по-другому. Я хочу, чтобы все эти ароматы были внутри меня, чтобы я пах травой, жизнью, свободой, небом. Вот почему я втягиваю воздух полной грудью, наполняю легкие до самого края и затем хватаю еще немного ртом, как рыба, и раздуваю щеки. Это как налить какао с горочкой – невозможное мастерство, на которое способны только волшебники, а еще моя мама. Она мне и показала что совсем на немного, на тончайшую ниточку, на паутинку какао в кружке больше, чем может поместиться. Она тогда сказала:

– Видишь, Макс, край – это не предел, когда над тобой бесконечность. Всегда старайся делать своё дело максимально хорошо и еще немного лучше. Не бывает достаточно, когда творишь, любишь и помогаешь тем, кто нуждается в помощи.

Моя мама умная, добрая, но иногда перебарщивает. Вот как сегодня. Ну, вот что может со мной случиться в этом чудесном месте?

Я сделал еще пару снимков проплывающих облаков. Еще одна вещь, которой учит пленочный фотоаппарат – это выбор момента: тридцать шесть кадров – это не тысячи цифровых снимков, и упустить важное можно, если растратишь все без меры. Но и жадничать не следует, ведь тогда можно всю жизнь прождать своего йети и остаться лишь при пустой нетронутой фотокассете и сожалениях.

Не думайте, это тоже не я придумал – это я услышал от отца. Хотя, может, он просто сказал: «расходуй с умом», а все остальное я додумал сам за все годы разлуки. Но знаете, я не сомневаюсь, что будь у моего отца шанс, он непременно дал бы мне совет наподобие этого, и когда я его найду (отца, не совет) я обязательно спрошу и даже сделаю вид, что подзабыл, как он там сказал пять лет назад. Или десять. Как повезёт.

На зеленом стебельке серебрится ниточка паутинки. Меня накрывает тень.

И тут! Огромный нос тыкается мне в лицо и шумно втягивает воздух. Оторопь берет. Я сперва подумал, что это волк, медведь или нечто среднее, а в таких случаях верный шанс – притвориться мёртвым. С этим у меня порядок. Еще бы сердце так предательски не билось о ребра. Чудовище чихает, обдав меня брызгами. Очень надеюсь, что я всё еще сохранил запах города, и это меня спасет. Ведь город пахнет явно тем, что не вызывает аппетита и не рекомендуется употреблять в пищу. Даже чудовищам.

Сквозь ресницы я пытаюсь по-шпионски следить за монстром. Жду, когда он уйдет от дохлятины, коей я притворился. Но зверь не отступает, он пробует меня на вкус: шершавый слюнявый язык не меньше полуметра длиной оставляет на моем лице гнусную слизь. Падальщик? Боюсь, мне не спастись. Споры чудовища уже укореняются в моих порах, а едкая слизь разъедает кожу…

– Эй, малец, ты живой?

Хриплый голос царапает лезвием ужаса позвонки. Я ошибался: это не монстр, это инопланетный захватчик! И он пытается вытянуть из меня все тайны мира.

– Граф, отстань от ребенка.

Второй голос, точно такой же, как первый. Значит, их двое. Боюсь, я окружён, и я почти готов признать, что мама была права.

Настало время для Максимального Рывка. Я задерживаю дыхание, сжимаю кулаки и резко подскочив, собираюсь дать деру. И тут меня со всего маха бьет по голове один из врагов. Глушит как рыбу – так, что Млечный Путь средь бела дня закружил как волчок перед глазами, и я бревном рухнул обратно в траву. Что ж, умереть на лугу не так плохо. Мои останки дадут энергию василькам, а может даже, на них вырастет клевер, и если повезет, то однажды случайный прохожий найдет четырехлистник и обрадуется, а значит, всё будет не напрасно.

Но монстры не унимались: они нашли меня даже в моём посмертии и начали охаживать по щекам.

Голова раскалывалась, я с трудом разлепил веки. Странно, но мне удалось, а я до последнего думал, что они были зашиты. Из дымки забытья передо мной возникла ужасающая морда. Когда фокус восстановился, то монстр разделился на две неравные половинки и, обретя четкость, моему взору предстали старик и собака.

– Живой! – старик засмеялся. – Я уж думал, ты моему Графу все его собачьи мозги вышибешь своей кубышкой.

Дед легонько тюкнул мой лоб своей тростью (по факту – кривой полированной веткой).

– Ай! – вскрикнул я и потер шишку, что уже успела оформиться голубиным яйцом.

Пес обиженно прижал уши и старался не приближаться вплотную.

– Простите, – я на девяносто процентов был уверен в своей ошибке, но оставлял одну десятую на то, что пришельцы продолжают меня дурить.

– Может, тебя домой проводить? А то лоб Графа – как камень, мало ли.

Я покачал головой, о чем сразу же пожалел. Обезьянка в моей черепушке от души ударила в литавры. Я зажмурился, а когда вновь вынырнул в мир живых, украдкой взглянул на пса. Снизу он казался огромным. Хотя не думаю, что что-то сильно изменилось бы, если бы я встал. Объективно, я был маловат для своего возраста, а Граф – крупноват для своей породы. Так что между нами была двойная фора, и оба раза не в мою пользу. Но попробовать стоило.