Эдит Несбит - Волшебный город

Боль и страх охватили Филиппа, и он перестал что-либо слышать, чувствовать или знать.

Очнувшись, он обнаружил, что лежит под столом в гостиной. Чувство отека прошло, и он, казалось, был не больше своего нормального размера.

Он видел плоские ноги сиделки и нижнюю часть ее серой юбки, а дребезжание и грохот на столе наверху говорили ему, что она делает то, что обещала, и разрушает его город. Он увидел также черную колонну, служившую ножкой стола. Время от времени няня уходила, чтобы положить на место то, что он использовал в здании. А потом она залезла на стул, и он услышал звяканье капель люстры, когда та закрепляла их обратно.

– Если я буду лежать очень тихо, – сказал он, – может быть, она меня не увидит. Но мне интересно, как я сюда попал. И о каком сне можно рассказать Хелен!

Он лежал очень тихо. Няня его не видела. И когда она ушла завтракать, Филипп выполз наружу.

Да, город исчез. Ни малейшего следа. Сами столы вернулись на свои места.

Филипп вернулся на свое обычное место, которое, конечно же, было постелью.

– Какой чудесный сон, – сказал он, свернувшись калачиком под простыней, – а теперь все кончено!

Конечно, он ошибался.

Филипп заснул, и ему приснилось, что он снова дома и что Хелен пришла к его постели, чтобы позвать его, ведя за собой белого пони, который должен был стать его собственным. Это был пони, который выглядел достаточно умным для чего угодно, и он не удивился, когда тот пожал ему руку, но когда он сказал: "Ну, нам пора", – и начал пытаться надеть туфли и чулки Филиппа, Филипп крикнул: "Эй, я говорю, прекрати это", и проснулся в комнате, полной солнечного света, но без пони.

– Ну что ж, – сказал Филипп, – Пожалуй, мне лучше встать. – Он взглянул на свои новые серебряные часы, один из прощальных подарков Хелен, и увидел, что они показывают десять.

– Послушайте, вы знаете, – сказал он часам, – с вами не все в порядке. И он потряс часы, чтобы те одумались. Но часы по-прежнему говорили "десять" совершенно ясно и безошибочно.

Теперь завтрак в Грейндж начинался в восемь. И Филипп был уверен, что его не звали.

– Это недоразумение, – заметил он. – Должно быть проблема в часах. Может быть, они остановились.

Но они не остановились. Следовательно, прошло уже два часа после завтрака. В тот момент, когда он подумал об этом, он почувствовал сильный голод. Он встал с постели, как только понял, насколько проголодался.

Вокруг никого не было, так что он отправился в ванную и провел счастливый час с горячей и холодной водой, коричневым виндзорским мылом, мылом для бритья, щеткой для ногтей, щеткой для тела, мочалкой, ванной и тремя губками. До сих пор ему не удавалось досконально исследовать и насладиться всем этим. Но теперь некому было вмешиваться, и он наслаждался собой до такой степени, что совершенно забыл удивиться, почему его не позвали. Он подумал о стихотворении, которое Хелен сочинила для него, о ванне. Закончив играть, он лег на спину в очень горячую воду и попытался вспомнить стихи. К тому времени, как он вспомнил стихи, вода уже почти остыла. Они назывались "Мечты о жизни великана", и звучали так:

Мечты о жизни великана

Кем я был когда-то давным-давно?

Я оглядываюсь назад, и я вижу себя. Мы растем.

Так изменился я за эти годы, что я почти ничего не вижу.

Как то, на что я оглядываюсь, может быть мной?

Славный и великолепный, как великан, я стоял

На белом утесе, увенчанном темнеющим лесом.

Подо мной, безмятежные, яркие и сверкающие,

Ровные воды прекрасной бухты лежали.

Ее окружали белые скалы – спокойные и светлые

Она спала в теплом и безмолвном воздухе.

Я стоял один – голый и сильный, прямо.

И тело мое блестело в чистом золотистом свете.

Я видел под собой всю воду.

Я что-то ждал, и это был я.

Я наклонялся, нырял, волны плескались надо мной.

Я лежал, великан в маленьком море.

Белые скалы кругом, увенчанные лесом, и так я лежал,

Я видел славу умирающего дня.

Ни один ветерок не потревожил мое море; солнечный свет сиял.

Как будто он проникал сквозь окна из золотого стекла.

Белые скалы вздымались надо мной и вокруг.

Лежало чистое море, чистое, совершенное и глубокое;

И я был хозяином скал, моря,

И золотого света, который сиял надо мной.

За много миль отсюда простиралась равнина,

Поднимающаяся, как скалы из тихого майна.

На них можно было бы построить маяк, чтобы показать

странствующим кораблям тот путь, которым они не должны идти.

Я был хозяином этого опоясанного скалами моря.

Я плескал руками, волны накатывали на меня,

И в ямочках моего тела были

маленькие каменные пруды, где могли бы играть маленькие морские звери.

Я нашел лодку, ее палуба была продырявлена;

Я запустил ее, и она бросила вызов бурям судьбы.

Ее шерстяной парус выделялся на фоне неба,

поддерживаемый мачтой из слоновой кости.

Другая лодка гордо подплыла к моей руке,

На ее палубе стояла тысяча копий;

Я запустил ее, и она полетела на полной скорости, яростно и быстро.

Против лодки с мачтой из слоновой кости

И шерстяной парус, и перфорированная палуба.

Эти двое пошли ко дну в одном колоссальном крушении!

Под волнами я гонялся радостной рукой

На ложе воображаемого песка

Скользкая коричневая морская мышь убежала,

Там, где была глубокая пещера под моим коленом.

Но я поймал ее, наконец, в клетку, как и остальных

На мелководье моей погруженной груди.

Потом, пока я лежал, завернутый как бы в какую-то руку

сладостного мира вод мягких и теплых,

воскликнул громкий голос с какого-то далекого невидимого берега,

и я больше не был великаном.

– Выходи, выходи, – закричал властный голос,

– Ты здесь уже четверть часа.

Вода холодная … Пойдемте, мастер Фил, у вас вся голова

мокрая, и вам пора в постель.

Я поднялся весь мокрый из волшебного моря

И оставил корабли, которые были

Мыльницей с перфорированной декой,

Щеткой для ногтей, потерпевшей крушение,

Фланелевым парусом, зубной щеткой, которая была мачтой,

Гладкой мыльной мышью

Наконец—то я оставил их всех.

Я вышел из этого волшебного моря и заплакал.

Потому что пришло время, когда я должен высохнуть

и оставить великолепие радости великана

и ложиться спать – маленький, хорошо вымытый мальчик.

Когда он окончательно вспомнил стихи, то принял еще один душ, а затем, насладившись горячими грубыми полотенцами из сушильного шкафа, вернулся в свою комнату, чтобы одеться. Теперь он почувствовал, как сильно хочет позавтракать, поэтому оделся со всей возможной скоростью, даже забыв как следует завязать шнурки. Он так торопился, что уронил свой воротник, и только нагнувшись, чтобы поднять его, вспомнил свой сон. Вы знаете, это действительно был первый раз, когда он думал об этом. Сон – вот уж действительно было бы о чем думать.